Выбрать главу

Мы не представляем ту грань, за которую нельзя переходить. И не у кого спросить совета. Многовековая история цивилизаций доказала — все, в том числе и гениальные теории, жалкое приближение к действительности. Может, тогда у природы спросить совета? Увы, человеческий ум возвысился над ней настолько, что никогда не снизойдет до этого. Разум скорее исчезнет, чем вновь подчинится природе. Вырвавшийся на свободу безумец предпочитает смерть выздоровлению. И в этой самонадеянности и эгоизме человеческого сознания кроется трагедия союза души и разума. Кроется трагедия человеческого одиночества.

Великие ученые и художники избавлялись от одиночества, погружаясь в творчество. Но я не ученый и не художник, а для иллюзий слишком трезв. Сознание твердит мне: «Это глупость, глупость, глупость…» Я спрашиваю: «А что не глупость?» и слышу: «Всё глупость, и жизнь глупость. Суета сует, всё суета».

Должен ли я соглашаться? Нет, конечно. И я протестую, но решает все мой разум, а не я. При этом презрительно бросает мне: «Ну вот ты, любящий, чувствующий, страдающий, отвергающий расчет, ты же остался одинок со своими чувствами. Тебя не поняли, тебя отвергли, у тебя украли любовь. И кто? Глупые расчетливые люди. А ты протестуешь, мечтаешь о справедливости, бросаешь вызов. Может быть, ты надеешься прожить святым? Этого не будет. Шакалы в человеческом обличье не оставят тебя в покое. Хотя бы потому, что ты не такой, как все. Они отберут у тебя душу — то, чего у них нет, а если не отдашь — отравят ее, удивляясь твоей глупости. Ты этого хочешь? Выбирай: или я, или ты».

Так что мне выбирать: чувства или разум? А может, между ними — посерединке? Взять и взобраться на лезвие бритвы?

Какая колючая елка в этом году. Игрушки как истуканы. А голубая лента, забытая ею, мне уже не нужна — я дарю ее елочке. Мне также плохо и одиноко, как и ей. Как и этой свече со сгорбленным фитилем, который дает жизнь огню. И я поднимаю одинокий бокал за фитиль. Нет, лучше за огонь, который сжигает себя, не заботясь о своем будущем.

Вместе со мной в одиночестве и Джоконда. Почему она смотрит на меня так? Почему в ее прищуренных глазах нет сочувствия? Так женщины не улыбаются. Она смотрит, как божество, и я не люблю ее за это. Глаза и улыбка женщины не должны противоречить ее рукам. Прости меня, Мона Лиза, и прими тост: «За тебя».

Слева телевизор, справа Джоконда. И между ними 38-этажный небоскреб «Сигрем». Дергающиеся фигуры и неподвижное лицо. Звук и безмолвие.

Мысли разбиваются о чудо ХХ века, воплощенное в сталь, стекло и бронзу. Мягкость форм человеческого тела и холод гениального расчета. И музыка Бетховена, как смех ума над жизнью.

Почему человеческий разум не вписывается в доброту реального мира? Почему он не может соединить воедино добро и зло, жизнь и смерть?

Музыка Бетховена у меня выжимает слезы упорства. Моцарт выше слез. И потому он выше Бетховена. Искусство Моцарта объединяет и жизнь, и смерть.

А что, если в музыке Моцарта скрыта истина, которую я еще не знаю?

С экрана на машине времени отправляются в прошлое. А я не могу, меня не пускает Мона Лиза. В настоящее меня не пускает та, которая не пришла. Что же мне делать?..

Вы любите зоопарк?

(Заметки о посещении зоопарка)

Я ни разу не был ни в зоопарке, ни в зверинце, ни в зооцирке. В нашем небольшом городке их нет. А когда приходится бывать в больших городах, обычно не до зверей — наваливаются всевозможные заботы, дела, встречи.

Но вот сегодня, оказавшись далеко от родных мест, я иду в гости к диким животным.

Перехожу улицу, и вдруг незнакомое и неестественное среди холодного бетона «уууу» врывается в городской шум. Из крохотного окошка женщина в очках протягивает билет, контролер, тоже в очках, отрывает корешок, я спешу на зов и останавливаюсь возле аккуратной таблички: «Волк. Распространен в Европе, Азии и Северной Америке. Вреднейший хищник… поэтому сейчас подлежит уничтожению…»

Бедняга и не подозревает о надписи, он не умеет читать табличек. Запертый за железными прутьями, он в одиночестве топчет затекшими от неподвижности лапами дощатый пол своей тюрьмы. Больше ему делать нечего. Двенадцать голых досок — вот и все жизненное пространство, весь комфорт, любезно подаренный ему человеком. Вдруг он останавливается посреди клетки, замирает, вытягивает морду с большой лобастой головой, и через железо решетки прорывается тоскливое «уууу» под хохот столпившихся подростков.

Чем же ты не угодил человеку, что над тобой смеются, изолируют, клеймят табличкой? Неужели ты действительно «вреднейший»? А может, ошибается самоуверенный человек? Даже вирусы, абсолютные паразиты, нужны природе для биохимического контакта, связанного с обменом генного вещества среди различных видов живого. Так считают ученые. Вирусы и то не подлежат полному уничтожению. Хотя бы по той причине, что исчезновение одного из видов может вызвать к жизни другой вид, способный нанести удар, к которому человек будет совершенно неподготовлен.