— А на какой абсолютной отметке найдена кость? — поинтересовался оппонент.
— Плюс 123 метра.
— Значит, крокодил обитал и на этих высотах?
После незначительной заминки Закорюкин решил согласиться:
— Да, вероятно…
— А учитывает ли эти высоты ваша модель? — не унимался оппонент.
Глеб Ипполитович не на шутку заволновался. Он как-то упустил этот вопрос. По его безупречному лбу побежала рябь морщин.
— Экстраполяция кусочно-линейной аппроксимации, обращенная в области с положительным градиентом плотности… — туманно начал Закорюкин.
— Ну и? — торопил его нетерпеливый голос.
— …Дает положительный результат, — выдохнул Закорюкин и разгладил ладонью влажные морщины.
— Тогда последний вопрос. Вы утверждаете, что крокодилы жили на высоте 123 метра над уровнем моря и в то же время они не смогли взлететь с высот ниже 350 метров. Как вы устранили это противоречие?
Об этом противоречии Глеб Ипполитович и не подозревал. Рябь на его лбу приняла устойчивый характер.
«Всё, закопал, старый крот», — теряя самообладание, подумал Закорюкин. Что-либо вразумительное ответить на столь каверзный вопрос он уже был не в состоянии.
В коридоре к нему подошел научный руководитель и, пробегая пальцами по воздуху, пояснил:
— Ноги… Ноги у него должны быть… Муха летающая и та ползает, а здесь крокодил…
Порывы страстей
Индикатор перегрузки тревожно мигал. Существованию робота грозила опасность! Но нет, работа настолько важна, что, вопреки закону самозащиты, он продолжал творить.
О, где те приверженцы бездушия роботов?! Взгляни они на выразительно-стальной овал вместилища мыслей — и сразу бы поняли: даже в железо человеческие руки могут поместить чувства. Тщетно предупреждал сигнализатор об опасности — рукотворное существо было во власти азарта.
Да, человеческий гений сделал из металла нечто на порядок выше мертвой природы — создал самоорганизующуюся, думающую систему. Но как, каким образом появилась в этой все же мертвой болванке душа?
Профессор Джеф смотрел на свое детище, и эта мысль не давала покоя.
Что?! Действительно — что? Не мог он вдохнуть душу хотя бы потому, что не знал, что это такое.
Мысли о неожиданно появившемся новом, несвойственном роботу качестве поглотили Джефа. Тем временем увлекшееся скопление схем добровольно отдавало себя в жертву ради достижения цели. Перегруженные каналы, лишенные самим же роботом защиты, один за другим выходили из строя. И все это ради того, чтобы не остаться в дураках — ассистент и робот под наблюдением профессора играли в подкидного.
Судорожно сдвинутые шарниры неожиданно жалобно заскрипели — робот снова вытянул из колоды карт шестерку. Парализованный новой информацией, электронный мозг заблокировался, потом очнулся. Системы регулирования лихорадочно принялись настраивать уцелевшие блоки. Ассистент, заметив это, радостно завопил, оповещая о выигрыше. Но такого нахальства не выдержала даже металлическая душа! Резервная и аварийная системы мгновенно направили в стальную голову энергоресурсы всего организма. Неуклюжий механизм конвульсивно задвигался, пытаясь возразить… и навеки замолчал.
Профессор задумчиво смотрел на железо со следами окалины и пытался сообразить: что же все-таки вдохнуло в робота душу?
Мона Лиза
— Нету больше нашего учителя, — ввалившись в избу и опустив лохматую голову, простонал комиссар.
Собравшиеся молчали. Полуголодные, оборванные, они смотрели на комиссара и чего-то ждали. И было невыносимо тяжело от их молчаливых вопросов. Комиссар чувствовал, понимал, что он не может, не имеет морального права обмануть надежду, которую он видел в устремленных на него взглядах. Люди видели в нем олицетворение новой власти.
«Надо во что бы то ни стало продолжить занятия. Но что я могу рассказать им? — думал комиссар. — Что? Как умирают их мужья? Но они лучше меня знают это. А что еще я видел в окопах все это время? Ничего».
Он медленно обвел взглядом закутанных в лохмотья женщин и детей, голые стены, продырявленные осколками снарядов, выщербленный пулями пол, грубо сколоченные лавки… В щели просачивался первый морозец, здоровый, но еще не окрепший, и люди ежились то ли от его непривычного прикосновения, то ли от неуюта и голода. На одной стене висела перекосившаяся рама с репродукцией, скрытой под слоем пыли. «Наверное, после обстрела присыпало, — подумал комиссар. — Что-то я ее не припомню раньше, неужели учитель повесил?»