— Ну и замучили все меня.
Журавскому показалось, что камешек катится в его огород. Он густо покраснел и решил больше не медлить. Собрался с духом и заглянул в глаза Липкину. Так, как заглядывает верный пес, когда выпрашивает у своего хозяина лакомство. И особенным, свойственным только ему тоном вопросительно промурлыкал:
— Петр Ефимович, а вы посмотрите мою рукопись?
— А что ее смотреть? — небрежно отозвался литконсультант. — Подправим, подчистим, подкорректируем, подредактируем — и в печать.
— Огромное вам спасибо, — дрогнувшим от радости голосом произнес Журавский. — Огромнейшее спасибо, — и добавил слащавым тоном: — Значит, как и договорились, в субботу в восемь, — и многозначительно: — Мы вас ждем.
Прочитав на лице молчаливое согласие, Журавский откланялся и осторожно, стараясь больше не беспокоить глубокоуважаемого Петра Ефимовича, вышел. Нужно было готовиться к предстоящей встрече.
Дорога в рай
За журнальным столиком, накрытым газетой «Заря демократии», сидели двое. Низкий, плотный, с черной бородкой и длинный, с выцветшими глазами и проплешиной на голове.
Первый — художник Сергей Иванов — был пьян и возбужден; второй — его гость — держался уверенно и был отстраненно спокоен и трезв. Сидящие беседовали, точнее, говорил только хозяин — гость внимательно слушал.
— Ну а вот ты чего пьянствуешь? — обратился художник к собеседнику.
Тот молчал.
— А знаешь, почему я пью? Знаешь? — Иванов безнадежно махнул рукой. — Вот ты, говоришь, ученый. Формулы там всякие пишешь. Деньги зарабатываешь, бедного художника водкой угощаешь. И никто тебе не мешает, никто тебе не указывает — пиши на здоровье. А мне указывают. И всю жизнь указывали. Нет, ты скажи, не молчи, а скажи. — Хозяин налил водки и залпом выпил. — А-а-а, что говорить, вы, ученые, чурбаны, напичканные мозгами.
Гость поморщился, но промолчал.
— Нет у вас души. Мозги есть, не спорю, а души нет. А они, — художник указал пальцем на потолок, — оказывается, они лучше знают, что мне делать и как мне жить. Им человек с душой опасен. Вот поэтому я свою душу и пропиваю, — Иванов снова налил и залпом выпил. — Оно так лучше…
Гость отпил глоток и поставил стакан. Художник покосился на него, но ничего не сказал. Вытер обрывком «Зари демократии» губы, отщипнул кусочек мойвы и долго жевал. Он что-то обдумывал и пытался сосредоточиться, тупо уставившись на бесхвостую рыбину.
— Вон там, посмотри, в углу, валяется моя последняя работа. Что ты там видишь? Пожелтевшие ветки и ниспадающий занавес? Не-ет, это не натюрмортик, мил человек, это душа моя падает в бездну. Бросить бы все к черту, да не могу, слишком много сил истрачено, прилип к искусству. Страшно, если все впустую… — художник вздохнул и замолчал. Подвинулся к гостю и спросил, не рассчитывая на ответ: — Скажи, жить как? Все вокруг опротивело, — налил водки, выдохнул воздух и опрокинул в рот содержимое стакана.
Гость пил медленно, как будто цедил водку через зубы.
— А ты ничего, хотя и молчун, — наблюдая, как пьет гость, произнес Иванов. — Скорее всего, и ты неудачник. Не гляди, что я пьян, я всё, — он провел пальцем по воздуху, — всё-ё понимаю. Вот ты молчишь, а ты не молчи. Ты скажи, если ты ученый, объясни, — Иванов сгреб с тумбочки «Вечерний Ленинград» и помахал газетой. — Читал? То-то же…
Шатаясь, подошел к этюднику и открыл его. Вытащил какие-то фотографии, вернулся к гостю.
— О!.. Что ты на это скажешь, умная голова твоя? — криво усмехнулся, неторопливо разлил по стаканам остатки спиртного и опорожнил свой.
— А ты не умеешь пить, — наблюдая, как пьет его новый знакомый, произнес художник. — Ты только напиток переводишь.
Он снова подвинулся к гостю, теперь уже вплотную. Ткнул пальцем в одну из фотографий и выжидающе уставился на него.
— Мне пора, время за полночь. Завтра обо всем поговорим. В полдень в березовой роще, возле вашего озерца, я буду ждать, — произнес тот и протянул руку.
Хозяин вяло сжал протянутую руку и, не выпуская ее, прошел с гостем до двери. Проводив его, расстегнул рубаху, кое-как стащил брюки, долго расправлял их на спинке стула и, когда наконец у него это получилось, плюхнулся на диван, издав тихий стон облегчения.
Проснулся Иванов весь разбитый. За ночь во рту пересохло.
— О господи, как гудит голова.
Он подошел к окну и распахнул его. Сел на диван и попытался восстановить в памяти вчерашний вечер.
— Откуда свалился на мою голову этот ученый? Завязывать надо…