- Я, по крайней мере, ничего не считаю невозможным, и, по-моему, всё, что решено судьбой, со смертными и совершается. И со мной ведь, и с тобой, и со всяким случаются странные и почти невероятные вещи, которым никто не поверит, если рассказать их не испытавшему. Но я этому человеку верю и благодарен за то, что он доставил нам удовольствие, позабавив историей и я скоротал дорогу. Кажется, даже моя лошадь радуется такому благодеянию: ведь до городских ворот я доехал, не утруждая её, скорее на своих ушах, чем на её спине.
Тут пришёл конец нашему пути и разговорам, потому что оба моих спутника свернули налево, к ближайшей усадебке, а я, войдя в город, подошёл к гостинице и начал расспрашивать старуху-хозяйку.
- Не Гипата ли - этот город?
Она подтвердила.
- Не знаешь ли Милона, одного из первых людей здесь?
Рассмеялась.
- И вправду, первейшим гражданином считается здесь Милон: ведь его дом первый по ту сторону городских стен стоит.
- Шутки в сторону, тётушка, скажи, прошу тебя, что он - за человек и где обитает?
- Видишь, крайние окна, что на город смотрят, а с другой стороны, рядом, ворота в переулок выходят? Тут Милон и обитает, набит деньгами, богатей, но скуп донельзя и всем известен как человек преподлый и прегрязный. Ростовщичеством занимается, под залог золота и серебра проценты большие дерёт. Одной наживе преданный, заперся в своём домишке и живёт там с женой, разделяющей с ним его страсть. Только одну служаночку держит и ходит, как нищий.
На это я, рассмеявшись, подумал:
- Вот так славную дал мне Демея в дорогу рекомендацию. К такому человеку послал, в гостеприимном доме которого нечего бояться ни чада, ни кухонной вони.
Дом был рядом, приближаюсь к входу и с криком начинаю стучать в дверь. Наконец является девушка.
- Эй, ты, что барабанишь? Под какой залог взаймы брать хочешь? Ты, что ли, не знаешь, что, кроме золота и серебра, у нас ничего не принимают?
- Взаймы? Ну, нет, пожелай мне чего-нибудь получше и скажи, застану ли твоего хозяина дома?
- Конечно, а зачем он тебе нужен?
- Я принёс ему письмо от Демеи из Коринфа.
- Сейчас доложу, подожди меня здесь. - Заперла дверь и ушла внутрь. Через несколько минут вернулась и, открыв дверь, говорит: - Просят.
Вхожу, вижу, что хозяин лежит на диванчике и собирается обедать. В ногах сидит жена и, указав на пустой стол, сказала:
- Вот, милости просим.
- Прекрасно, - сказал я и передаю хозяину письмо Демеи.
Пробежав его, он сказал:
- Спасибо Демее, какого гостя он мне послал!
И велит жене уступить мне своё место. Когда же я отказываюсь из скромности, он, схватив меня за полу, сказал:
- Садись, здесь других стульев у меня нет, боязнь воров не позволяет нам приобретать утварь в достаточном количестве.
Я исполнил его желание. Тут он сказал:
- По манере держаться и по этой, почти девической, скромности я заключил бы, что ты благородного корня отпрыск, и, наверное, не ошибся. Да и Демея в письме это же сообщает. И так, прошу, не презирай скудость нашей лачужки. Вот эта комната рядом будет для тебя. Сделай милость - остановись у нас. Честь, которую ты окажешь моему дому, возвеличит его, и тебе будет случай последовать славному примеру: удовольствуясь скромным очагом, ты в добродетели будешь подражать Тезею (тёзке твоего отца), который не пренебрёг гостеприимством старой Гекалы. - И, позвав служаночку, сказал: - Фотида, прими вещи гостя и сложи их в ту комнату. Потом принеси из кладовой масла для натирания, полотенце и всё прочее и своди гостя в бани.
Слушая распоряжения, я подумал о характере и скупости Милона и, желая с ним сблизиться, сказал:
- У меня всё есть, что нужно в пути. И бани я найду. Всего важнее, чтобы моя лошадь не осталась голодной. Вот, Фотида, возьми деньжонки и купи овса и сена.
После этого, когда вещи были сложены в моей комнате, я отправляюсь в бани, но прежде надо о еде позаботиться, и я иду на рынок за продуктами. Вижу, выставлена масса рыбы.
Стал торговаться - вместо ста нуммов уступили за двадцать денариев. Я уже собирался уходить, как встречаю своего товарища Пифия, с которым учился в Афинах. Сначала он не узнаёт меня, потом бросается ко мне, обнимает и осыпает поцелуями.
- Луций! Как долго мы не виделись, право, с того времени, как расстались с Клитием, нашим учителем. Что занесло тебя сюда?
- Завтра узнаешь, но что - это? Тебя можно поздравить? Вот и ликторы и розги - ну, словом, весь чиновный прибор!
- Продовольствием занимаемся, исполняем обязанности эдила. Если хочешь закупить что-нибудь, могу быть полезен.
Я отказался, так как уже запасся рыбой на ужин. Пифий, заметив корзинку, стал перетряхивать рыбу, чтобы рассмотреть её, и спрашивает:
- А у кого купил ты эти отбросы?
- Насилу уломал рыбака уступить мне за двадцать денариев.
Услышав это, он схватил меня за правую руку и ведёт на рынок.
- А у кого ты купил эти отбросы?
Я указываю на старикашку, котрыйо сидел в углу.
Он набросился на того и стал его распекать:
- Так-то вы обращаетесь с нашими друзьями, да и со всеми приезжими! Продаёте паршивую рыбу по такой цене! До того этот город, цвет фессалийской области, доведёте, что он опустеет! Но даром вам это не пройдёт! Узнаешь ты, как поступают с мошенниками!
И, высыпав из корзинки рыбу на землю, велел своему помощнику встать на неё и растоптать. Удовольствовавшись такой строгостью, Пифий разрешает мне уйти и говорит:
- Мне кажется, Луций, для старикашки достаточное наказание такой позор!
Изумлённый и ошеломлённый этим происшествием, я направляюсь к баням, лишившись благодаря выдумке моего товарища и денег, и ужина. Вымывшись, я возвращаюсь в дом Милона и прохожу в свою комнату.
Тут Фотида, служанка, говорит:
- Тебя зовёт хозяин.
Зная уже умеренность Милона, я извиняюсь, что, мол, усталость скорее сна, чем пищи, требует. Получив такой ответ, он является и, обняв меня, увлекает. Я то отговариваюсь, то упираюсь.
- Без тебя не выйду. - И клятвой подтвердил эти слова.
Я повинуюсь его упрямству, и он ведёт меня к своему диванчику и, усадив, начинает:
- Ну, как поживает Демея? Что - его жена, что - дети, домочадцы?
Рассказываю обо всех. Расспрашивает о целях моего путешествия. Всё ему сообщаю. Тогда он разузнает о моём родном городе, о его знатных гражданах, а под конец даже о нашем правителе, пока не заметил, что я утомился и засыпаю посреди фразы, бормоча что-то невнятное, и не отпустил меня в спальню. Так избавился я от старика, отягчённый сном, поужинав баснями. И, вернувшись в комнату, я предался покою.
ГЛАВ А ВТОРАЯ
Как только ночь рассеялась, и солнце привело день, расстался я со сном и с постелью. И я человек беспокойный и жадный до всего редкостного и чудесного. А теперь при мысли, что я нахожусь в сердце Фессалии, прославленной как родина магического искусства, держа в памяти, что история, рассказанная Аристоменом, начинается с упоминания об этом городе, я оглядывал всё вокруг, возбуждённый желанием, смешанным с нетерпением. Вид любой вещи в городе вызывал у меня подозрения, и не было ни одной, которую я считал бы за то, что она есть. Всё мне казалось обращённым в другой вид нашёптываньями. Так что и камни, по которым я ступал, представлялись мне окаменевшими людьми. И птицы, которым внимал, - тоже людьми, но оперёнными. Деревья вокруг городских стен - подобными же людьми, но покрытыми листьями. И ключевая вода текла, казалось, из человеческих тел. Я уже ждал, что статуи и картины начнут ходить, стены говорить, скот прорицать и с неба, с дневного светила, раздастся предсказание.
Так всё я обозреваю, поражённый, и только что чувств не лишаюсь от любопытства, но не вижу признака осуществления моих ожиданий. Я брожу от двери к двери и прихожу на рынок. Тут, ускорив шаг, догоняю женщину, окружённую слугами. Золото, которым были оправлены её драгоценности и заткана одежда, выдавало матрону. Бок о бок с ней шёл старик, обременённый годами, который, как только увидел меня, воскликнул:
- Это - Луций! - поцеловал меня и зашептал что-то на ухо матроне. - Что же, - говорит он мне, - ты не подойдёшь и не поздороваешься со своей родственницей?
- Я не смею здороваться с женщинами, которых не знаю.
И, покраснев, опустил голову и отступил. Но та, остановив на мне взор, начала:
- Вот она, скромность Сильвии, его матери, да и во всём его облике с ней сходство: соразмерный рост, стройность без худобы, румянец не слишком яркий, светлые, вьющиеся волосы, глаза голубые, но зоркие и блестящие - как у орла, лицо - цветник юности, чарующая и свободная поступь!
- Я, Луций, - продолжила она, - воспитала тебя вот этими руками. Я не только родственница, я - молочная сестра твоей матери. Обе мы - из рода Плутарха, одна у нас была кормилица, и выросли мы вместе. Разница между нами лишь в положении: она вышла замуж за знатного человека, я - за скромного. Я - та Биррена, имя которой, частенько повторяемое твоими воспитателями, наверное, ты запомнил. Считай мой дом своим.
Я, перестав краснеть, сказал:
- Не годится, тётушка, отказываться от гостеприимства Милона без повода. Но я буду посещать тебя так часто, как позволят дела. В другой раз, сколько бы сюда ни приезжал, кроме тебя, ни у кого не остановлюсь.