Вот и сейчас, глядя в приторно довольные глаза лучника, я понимал, что приперся он точно не зря.
— А еще, говорят, что большинство Высших, вообще, не по бабам спецы. Мол, потому и детей нет. Не смотри на меня так, я ж не виноват, говорят ведь. Вот и разубеди. Как ты там сказал? «Не обсуждать надо — делать»? Вот я тебя и веду — делать. Мы тут некоторых дам освободили от тяжелой работы, да не смотри на меня, с их согласия. Да у нас очередь была бы из желающих, дай им возможность. Сам отбирал, лично проверял, — Меченый заговорщицки подмигнул. — Все, пошли.
Город надсадно хрипел в мучительных судорогах, жители с трудом ползли к своим лежанкам после изматывающей работы, а руководство шло к доступным женщинам. В принципе, все логично — мировая практика, исторический опыт, так сказать. Я не ханжа, но в этот раз я закрыл своих призраков в шкафу на большой тяжелый ключ и пошел с капитаном. Я все знаю. Я все помню. Я ничего не забыл…
Меня отвели в отдельную комнату, где на широкой деревянной кровати, в кои-то веки укрытой мягкой периной, ждала местная жрица любви. Нужно сказать, что представшая предо мной картина поразила в самое сердце и остановила прямо на пороге. Осмелившемуся отворить заветную дверь сразу открывалось тайное — кровать, розовая перина, великолепные бедра, ягодицы, и … бантик. Простой розовый бантик, скрученный из шелковой ленты и прицепленный на самое ценное место жрицы.
Лицо, грудь, фигуру разглядеть не представлялось возможным. Только локти слегка угадывались в отдалении. Вопрос, что с этим предполагалось делать, отпадал сам собой. Снимать бантик и работать.
Несколько сконфуженный излишне практичной концепцией продажной любви и вспомнив о далеко не плебейских корнях моей нынешней ипостаси, решил сделать ход конем. А именно обойти кровать по кругу, в надежде рассмотреть и все остальное доставшееся мне одному богатство.
Каково же было мое изумление, когда на каждый мой шаг в сторону, таинственная фигура с бантом делала разворот так, чтобы композиция не нарушилась. Я менял направление — и все так же оставался лицом к банту. Таких загадок в этом мире передо мной еще никто не ставил.
Заинтригованный я подошел ближе и присмотрелся. Нет, я, конечно, не Шерлок Холмс, но загадки и мне интересны. Что там было, за бантом — не ясно, но все вокруг было видно замечательно. Все-таки девушка, слишком мягкие и округлые формы — выдох облегчения. Все легче. Кожа уже не ребенка, но упругая и соблазнительно шелковистая на вид. При этой мысли из подсознания полез Казанова, и они с Холмсом сцепились за право поуправлять телом. Когда при очередном повороте хозяйки бант интригующе зашуршал, из подсознания вылез и де Сад, решив, что на троих и загадки разгадывать интереснее.
Чем бы закончился их спор в моей голове я так и не узнал, поскольку Холмс, привыкший находить наиболее короткий путь к разгадке, просто ущипнул красотку за левую ягодицу, Казанова оказался не против, а де Сад, вообще, захотел ущипнуть еще раз.
Красотка, неожиданно словившая ощущения не на то место, взвизгнула и инстинктивно поджала пострадавшее место под себя, явив, таким образом, возмущенное личико единственному зрителю. И не только личико.
Она оказалась не очень юной, лет двадцать, может двадцать пять, мне всегда с трудом удавалось оценивать женский возраст. Не голливудская красавица, да здешний я тоже далеко не Ален Делон. Да и прежний я, если честно, тот еще симпатяга. У девушки было довольно милое, слегка кукольное растерянное личико, чуть вздернутый носик, чуть выпяченные губки, не избалованные силиконом, чуть больше распахнутые, чем нужно, карие глазки. Каштановые волосы, красивыми локонами падающие на тонкие плечи. Судорожные попытки спрятать маленькую грудь. Еще бы ресницы подлиннее и погуще, да волосы посветлее, и местная Мальвина вполне вписалась бы в образ.
Я не стал спрашивать, как ее зовут — зачем пугать бедную девушку лишними вопросами. Я просто стал раздеваться. С моей перебинтованной правой рукой и не совсем еще рабочей левой это оказалось совсем не так просто, но я справился. К моменту, когда я, вспотевший, повернулся к местной обольстительнице попаданцев, меня уже ждали две ноги, согнутые в коленях, две упругие ягодицы и розовый бантик, скрученный из шелковой ленты.
Ну и пусть. С него и начнем.
Болото заканчивалось. Рубежные топи окружали, заманивали в гиблые места, пугали и пытались отнять надежду, но рельеф уже окончательно изменился. Торфяная, укрытая мхом трясина уступила место огромным промоинам и небольшим грядам с растущими на них деревьями. И пусть здесь, как и раньше, идти опасно, медленно и тяжело, но путь уже виден и цель близка. Сейчас карающие довели бы небольшую группу и сами, но Пузырь знал болото лучше, он ходил по нему всю жизнь. Нелепый маленький пухлый человечек, с удивительной для его комплекции сноровкой перебегающий с кочки на кочку. Смешной человек с опасными глазами.
Первое время Бравин всерьез опасался, что этот замечательный помощник с круглым брюшком, непонятно каким образом нажитым на скудной болотной пище, просто заведет их вглубь трясины, откуда никто не выберется. Настолько холодным, змеиным был взгляд его заплывших глаз. Обошлось. Нет, мастер не тешил себя мыслью, что причиной «благородства» было искреннее желание помочь. Судя по виду, плевал Пузырь на такую помощь через дырки в своих редких желтых зубах. Просто проводник хотел жить и верил, что выживет, потому и вел, потому и показывал наиболее опасные места.
Вечером впервые за долгое время разожгли нормальный костер. Бояться врагов здесь бессмысленно, они в любом случае — по ту сторону Аюр. Красный язык огня уверенно лизал сучья, на самодельном вертеле поспевал сбитый Малым журавль. Большой, красивый, грациозный он завораживал взгляд, будучи живым, и заставлял урчать желудки, аппетитно подрумяниваясь уже после смерти. Красота красотой, а есть все равно надо. И журавль это или цапля, или мышь болотная — не имеет значения. Журавль даже лучше, потому как мяса больше. А красоту можно вспоминать и ворочая челюстями.
Пузырь, как всегда, остановился отдельно, развел себе небольшой костерок и за мясом не пришел — жевал что-то из своих припасов.
— Что с ним делать будем? — Малый кивком показал на сидящего в отдалении человека. — Оставлять опасно. Он дорогу через топи знает.
— Там в селе еще десяток таких же знатоков, всех не устранишь, — Бравину было неловко говорить о разумных существах, как об обезличенных предметах, но обстоятельства требовали. — Он уйдет назад, растворится в этих болотах и его не найдет ни один Рорка.
— Незачем его трогать, Малый. Шарги не пойдут через болота, они пойдут по хорошей дороге вдоль восточного берега реки, — Ллакур говорил тихо, но уверенность сквозила в каждом его слове. — Оллиолан не удержит переправы. Тем более сейчас, когда Владыка мертв.
— Уверен?
— Абсолютно. Я много врагов видел. И мастеров битвы тоже повидал. Оли рубеж не удержит. А если Владыка действительно убит, то никто и не удержит. Рорка идут к Куарану, и это точно.
Карающие резали кинжалами мясо, накалывали куски и молча жевали. Так же молча, этими же кинжалами они будут завтра отправлять за горизонт врагов. Им было все равно. Бравин повел плечами.
— Плохо, Ллакур. Их слишком много, Куаран без правителя может не устоять. Я был на руинах Беллора, я не хочу такой судьбы своему городу.
— От нашего желания мало что зависит, Бравин, — старший карающих впервые оставил официальную вежливость. — Их много. Нас мало. Но историю пишут не только числом солдат.
— Да уж, — Бравин собрался подняться на ноги, но Ллакур остановил.
— Говоришь, возле руин Беллора был? Далеко. Но я был в самом Беллоре, когда он еще стоял в блеске и славе, и еще южнее, много южнее. Тогда пропало звено Келемара, лучшее звено карающих в Беллоре, а мы были там с поручением Энгелара. У нас бывают разные поручения, не о них речь. Нас попросили помочь найти Келемара и мы ушли на юг искать. И мы нашли…