Глухой рык жестких голосов под аккомпанемент задающих ритм барабанщиков. Им тоже хочется в бой, им тоже хочется увидеть смерть врагов, но сейчас они там, за спиной, потому что в этот миг они — душа, а стук барабана — пульс отряда. И сейчас сердца всех воинов бились в такт знакомому ритму.
По пятьдесят всадников в ряд, двадцать рядов — шарги не какие-нибудь безродные Рорка, чтобы идти на штурм толпой. Хаос нужен для других битв и сражений, для степи, для простора. Вокруг достаточно места, чтобы первая тысяча могла свободно развернуться и выйти из-под обстрела. Тун Хар всегда оставлял путь к отступлению. Отступление — не бегство, а он — не младший Шин То, презиравший врагов. За первой группой воинов в рыжих куртках еще двадцать рядов с промежутком в сотню шагов. И глаза их горят тем же огнем будущей схватки, а губы так же бросают чужому городу беспощадные слова:
У воинов первого ряда нет оружия в руках, их цель — обеспечить дорогу для своих братьев. Сегодня веревки — их оружие, лестницы — их задача. А луки в руках друзей — их щит.
Волна лошадиных тел затопила равнину, полетели веревки, потянулись ввысь гибкие плетеные лестницы, а середина первого ряда уже провалилась в пасть открытых ворот, так и не дождавшись отпора со стороны защитников. Нет врага на стенах? Открыты ворота? Враг бежал в испуге? От Клана Заката нелегко сбежать. Шарги спрыгивали с лошадей и карабкались по лестницам на стены. Это практически невыполнимая задача для рыцаря в доспехах, но воины в кожаных куртках с нашитыми металлическими бляшками справлялись с этой задачей просто и весело. Потому что главная цель любого шарга — смерть врага. И самая большая радость в жизни — достичь цели. Все жаждали боя. И только тысяча резерва во главе с самим Тун Харом ждала поодаль. Помощник Вождя никогда не сливал всю воду в одну бутыль. Он всегда оставлял резерв.
Шен Ро карабкался на стену одним из первых, он тоже держал в руке верный кривой клинок. Старый сотник, переживший десятки схваток, не стал удивляться отсутствию ливня стрел из-за частокола. Он еще помнил катастрофу, лишившую его, отменного бойца и хорошего командира, возможности с шуткой встретить протянутую ладонь Демона Ту. Эту шутку он выбирал и лелеял долгие годы, оставляя ее для смерти. С некоторых пор ему незачем шутить. И нечем.
Частокол встретил его треском зацепившегося за гвоздь рукава, мокрой соломой, уложенной по дну боевого хода, кучами мусора, стойким запахом нечистот да видом развороченного города. Разрушенные дома, наваленные груды камней, стрелы, летящие из многочисленных окон, превращенных в бойницы. Слева, в нескольких десятках шагах перед проемом ворот, шла бойня. Нагромождение валунов не давало возможности влетающим в город всадникам изменить направление движения и свернуть, а тела храпящих лошадей, напирающих сзади — остановиться. Был только один путь — вперед в узкое горло и вниз, в огромную яму с обломками деревянного настила. Защитникам не нужны были стрелы, копья или арбалеты — всадники сами проломали непрочные мостки, чтобы скакавшие следом за ними проломали рухнувшим вниз глупые головы, а потом и сами погибли под копытами следующего ряда. Огромная яма заполнялась телами воинов и лошадей, криками и предсмертными стонами, но вал Рорка неумолимо катился в ворота.
Лошадь хорошо держит шаг на твердом грунте, по рыхлому песку, но здесь единственный путь вперед пролегал не по земле — по телам, мягким, податливым, кричащим и пытающимся спастись. Лошади вставали на дыбы, рвали удила, заваливались набок и падали вниз еще одним рядом. А потом еще. И еще. И становилось понятно, что въезд в ворота — путь смерти, в котором нет почета.
Стена, усыпанная бойцами Рорка, кипела, воины перекатывались за край, пользуясь крутым скатом из бревен и досок, булыжников и валунов, за которыми так удобно прятаться в поисках жертвы, и дальше вниз — в город. Шен Ро не стал удивляться, зачем кому-то было выполнять столь бессмысленную работу и таскать тяжеленные камни к стене, укладывая их скатом высотой в несколько ростов. И гвоздь, пробивший его ступню, не вызвал у старого сотника вопросов, тот только скривился и хромая сделал следующий шаг вниз. Он не удивился даже, когда правая нога оступилась на неверном основании и провалилась в пустоту, наглухо застряв и лишив хозяина возможности умереть в бою.
Когда стрелы и болты, летящие с расположенных выше чердаков, окон вторых этажей, с крыш домов, стали забирать жизни бойцов, карабкающихся вниз, еще выбирающих место для следующего шага, старый сотник не удивился тоже. К этому моменту он окончательно убедился в том, что привычный мир — свихнулся.
Тун Хар смотрел, как первая тысяча бойцов скрывается в городе, забирается на стены, уверенно, слаженно, умело, и чувствовал удовлетворение. Задание Вождя будет выполнено, ничтожные должны быть наказаны, младший Шин То отомщен, а потом они снова отправятся в путь. Потому что Куаран ждет, а Клану Заката еще понадобятся несколько тысяч опытных воинов. Что городишко удастся взять вообще без жертв, Тун Хар не верил, но жертвы — ничто по сравнению с целью и мечтой увидеть великую Бабочку востока. И даже ему, уроду, не жаждавшему славы и битвы, такая мысль грела сердце.
Когда вторая тысяча стала забираться на стену, а в проеме ворот почему-то образовалась давка, помощник Вождя скривился с досады. И только когда весь участок стены вспыхнул, объятый пламенем, высоким и ревущим, а ветер стал уносить черный дым и крики гибнущих в пожаре воинов, Тун Хар понял масштаб катастрофы. Большая часть наступавших уже была там, в огненной ловушке, в которую превратилась городская стена, огонь рвался по частоколу, горящие бревна падали вниз, поджигая огрызки деревьев, уложенных в ров. Пламя бежало вдоль рва, быстро, слишком быстро для сырой древесины, а следом занималось поле высокой сухой травы. Дорожки огня, проложенные врагом в траве, соединяющие рвы между собой, отрезали всадников от выхода из этого безумия.
Сигнал отступления уже почти ничего не решал, хоть Тун Хару и хватило мужества признать ошибку. Лошади отказывались идти в огонь, поднимались на дыбы, роняя седоков и лишая их надежды. Бушующее пламя поднимало столбы черного дыма, наполненного искрами и пеплом, но юго-западный ветер не доносил даже сажи и копоти до застывшего Тун Хара. Это была первая битва умудренного опытом помощника Вождя, когда посланные в бой воины возвращались только летящими искрами и чуть слышным запахом жареного.
— Что ты наделал, Рим? Как ты мог?
— Ты неправильно ставишь вопрос, Бравин. Как я мог поступить иначе? Когда его предали все, кто-то должен был сохранить верность.
Двое Алифи, двое близких друзей, два воина в бесконечной борьбе света и тьмы. Мастер битвы и мастер заклинаний, молодые, обласканные судьбой лишь в последний момент, вознесенные на вершину войной, талантом и доверием погибшего Владыки.
— Сохранить верность, проявив глупость? Рим, Толариэль — подлец и изменник. Он заслуживает смерти. И я клянусь, он ее найдет, я отдам всю жизнь, если надо, но он заплатит. Но потом, понимаешь? Потом. Сейчас важнее было удержать Аюр. Теперь ты изменник хуже Толариэля. Он убил Владыку и тех немногих, кто ему остался верен, а Рорка убьют всех. И речь уже не только о нашем городе. Если падет Куаран, Рорка будет не остановить. Ты подставил под удар всех.
Собеседник упрямо мотнул головой.
— Я не мог иначе, Бравин. Потому что иначе нет смысла, разве ты сам не видишь? Мы уже не отличаемся от Рорка. Мы стали такие же — коварные, бьющие в спину, режущие своих, подкарауливающие за углом, жестокие и упивающиеся кровью. Варвары. Ничтожества. Это все мы, Бравин. И я лучше лягу под этими стенами, пытаясь доказать, что еще есть те, кто помнит о свете, чем буду держать Аюр в угоду подлецам и убийцам.