Логор сидел напротив меня и хмуро смотрел прямо в глаза. Чего он хотел этим добиться? Чтобы я отвернулся? Признал ошибки? Я думал, что окружающие уже разобрались во мне достаточно, чтобы не делать такие глупости. Я и в хорошем настроении не подарок, а сейчас я и мое хорошее настроение оказались в двух разных мирах. Я смотрел на Глыбу и не отводил взгляда. Два тигра? Две побитых псины? Мне было все равно.
— Они пришли в чужой город, чтобы спасти нас, Мор.
— Я знаю, командир.
Глаза в глаза. Словом на слово. Ответом на вопрос. Безразличием на упрек.
— Они не прятались, не ждали, вступили в бой сразу, с марша, рискуя жизнями ради нас.
— И это я знаю, командир.
— Они потеряли здесь почти всех друзей и товарищей.
— Я потерял своих друзей еще раньше. И ты тоже. Что это меняет?
Вокруг никого, кто мог бы вмешаться в этот странный диалог, прервать дуэль взглядов и остановить разговор.
— Мы — не они, Мор. Каждый из них зарубил десятки врагов.
— Правда? Тебе виднее.
— И это все? Скольких убил ты, спрятавшись за каменные стены?
— Я? Не знаю. Некому было считать, и никто не пришел, чтобы сказать, что я его убил. Может, пятерых. Может, семерых. Какая разница, командир?
— Есть разница. Они подарили нам жизнь.
— Свою жизнь я подарил себе сам, а еще мама с папой. Да Энгелар с Валлором поучаствовали. И все, остальные тут абсолютно ни при чём.
Фехтовать словами можно не хуже, чем шпагами. И ранить словами можно не хуже. И защищаться, если умеешь. Я умел. Преподавать столько лет и не научиться спорить — это еще сильно постараться надо.
— Ты убил их.
Фраза — выпад. Укол в сердце, не предполагающий ответа. Финальный, ставящий точку. Только не здешнему офицеру со мной словесными пикировками заниматься. Лучшая защита — нападение, и какая разница, что сказано это для других битв и других ситуаций?
— Да, — я не стал уклоняться или избегать укора — моя броня из принципов и убеждений крепка и одной смертью Алифи ее не пробить. Встречный вопрос, рубящий и жестокий. — А ты бы предпочел, чтобы они убили меня, Логор? Тогда бы ты был спокоен и не мучился?
— Они бы не убили, Мор. Им бы никто не дал этого сделать.
Атака? Защита? В словесном поединке — это трудноуловимые детали, решающие многое.
— Кто бы не дал? Кто бы заступил путь Высшему? Может быть, ты?
— Я, — и слишком уверенным был ответ, чтобы можно было отбросить его просто так. — Почему ты ни в кого не веришь, Мор? Как вообще так можно жить?
— Ты спрашиваешь, как жить? Не ты ли забыл остановить Варина? Я очень злопамятен, командир, а если даже забуду, то посмотрю на свою правую руку и все равно вспомню, кто за меня заступался и когда. Никто. Никогда.
Логор опустил плечи.
— Что дальше, Мор? Ты убил не только Высших, ты убил единственную нашу надежду.
— Надежду? Я? Не смеши меня, командир. Я подарил надежду тебе, твоим солдатам, жителям, просто ты еще этого не понимаешь. Может быть, пройдет время, и весь мир скажет мне «спасибо». Только кто подарит надежду мне? Ты сможешь ответить на этот простой вопрос?
Он не глуп и не мог отрицать очевидного. И ответов на этот вопрос у него тоже не было. Но Логор скривил губы и медленно произнес:
— А с чего ты решил, что именно ты заслуживаешь надежды?
И так больно резанул по сердцу этот встречный вопрос. Кажется, слова и слова, но так горько мне не было никогда. Я не заслужил надежды? Горло внезапно пересохло, дыхание перехватило, ногти скрипнули по поверхности стола. Вот так, значит? Я закрыл глаза, прерывая дуэль взглядов, молча поднялся и, не спрашивая разрешения, вышел из комнаты. Где-то далеко, за краем бешеного водоворота эмоций, прозвучали пустые слова «ты неправильно понял». Я все правильно понял. И мне не нужно извинений. И надежды мне не нужно.
Я тихо закрыл дверь за собой, потому что не умею хлопать. И отступать не умею. Даже если ничего в этой жизни не заслуживаю.
То, что наш переводчик и знаток Роркского выжил в этой бойне, лично меня не удивило. Совершенно. Ну не мог обычный человек выучить такой язык. Во-первых — незачем. Переговоры вести? О погоде говорить? С выступлениями и проповедями к Рорка ездить? Во-вторых, возможностей для обучения мало. Книжку — самоучитель он, что ли, нашел? Репетитора Рорка нанял?
Не сомневаюсь, что среди местных вояк достаточно людей и Алифи, понимающих и даже свободно говорящих на языке врага — жизнь заставляет. А пленники, при умелом подходе, — хорошие учителя. Но вот откуда и зачем такие знания простому охотнику — вопрос…
Увидев этого костлявого человека с хитрыми глазами на церемонии прощания с погибшими, я шепнул Глыбе, что было бы неплохо побеседовать с переводчиком по душам. Шепнул и забыл, поспешный отъезд Алифи и слишком сильные эмоции после разговора с командиром вычеркнули из памяти этот казавшийся не столь значительным факт. Вот только Логор не собирался ничего забывать, и вечер мы скоротали в компании этого удивительного лингвиста, прикованного к ножке стола. Не то чтобы для нашей безопасности, но кто этих валенхаррских охотников знает?
На допросе, кроме нас с Глыбой, решил поприсутствовать и наш спаситель — Тон Фог, правдами и неправдами выторговавший и вымоливший помощь Алифи. В свете последних событий снова показываться на той заставе капитану, пожалуй, не стоило. Меченый же послал всех куда подальше с нашими тайнами, загадками и проблемами и ушел в запой. Со знанием этого непростого дела, видно, не в первый раз. Логор лишь покачал головой, но вмешиваться не стал — что-то было у нашего лучника в прошлом, что-то остановившее возражения.
Переводчик не пытался спорить, возмущаться или грубить, вел себя подчеркнуто смирно и давал понять, что все происходящее — глупость и недоразумение. Холодные, рассудительные глаза больше подходили бы какому-нибудь финансовому аналитику, чем охотнику. Вот как-то иначе я охотников представлял.
Начал беседу Глыба, он у нас командир, ему и по статусу положено. А я, как лицо, с некоторых пор лишенное подчиненности, ни на что не претендующее и ничего не достойное, могу и по ходу разговора встрять. В то, что я могу не встрять, верилось слабо — знаю я свои недостатки. А теперь, когда субординация окончательно испарилась, кто меня мог убедить не вмешиваться, вообще не представляю.
— Здравствуй, Тони. Как ты понял, разговор у меня к тебе есть. Ты не против? — риторический вопрос не предполагал отрицательного ответа, и я бы посмотрел на смельчака, рискнувшего возразить. Когда Глыба пытается говорить вкрадчиво, становится по-настоящему жутко, настолько неестественно это выглядит. — Откуда ты? Родился тут? Или так, жизнь занесла?
Вопросы повисли в воздухе и в этот раз ждали ответа. Тони, он же Тониар, охотник, переводчик, задержанный за непонятные грехи, недовольно скривился, но отпираться не стал — трудно отпираться, глядя в искренние глаза Логора.
— Местный я, родился здесь. А что происходит, командир? — как обращаться к Логору, горожане не знали, соответствующего обращения не придумали, а потому звали, как и солдаты, — командиром. Глыбе это нравилось, ничего менять он не собирался.
— Местный, говоришь, — Глыба словно не заметил вопроса Тониара. — Это хорошо. Значит, всех знаешь, и тебя все знают, ценят. Больше платят, поди? Мне вот казалось, что охота — это не очень денежное занятие?
— Нормальная работа. Если умеешь — на жизнь хватает. И все-таки, командир, а что я сделал? Может, меня расковать хотя бы? Руку очень свело, — честные глаза Тони просто лучились заботой о своем здоровье, нужно было быть бессердечным человеком, чтобы не пойти ему навстречу. Только сердечных людей вокруг не осталось, совсем.
— Обойдешься. На жизнь, говоришь, тебе хватает. Это тоже здорово, Тони, но понимаешь, мучают меня сомнения. Я тут порасспрашивал твоих земляков — как-то они не очень хотят говорить о тебе. Нет, домик твой, что Рорка сожгли, мне показали. Не знаю, как раньше, но сейчас хреновый у тебя домик. Пепелище, а не дом. Как жить-то будешь дальше?
— Никак. А что? Хотите мне денег на новый дать? Или сами сложите? — неожиданно начал грубить охотник. — Так вы снимите эти кандалы или нет? Руки, говорю, затекли!