Мер То нахмурился и бросил острый взгляд на сына.
— Как его зовут, этого Алифи?
— Оллиолан, отец, как только можно жить с таким именем?
— Он и не будет жить, сын. И запомни, Клан Заката забирает жизни врагов, а не торгует ими — отдай голову этого глупца Теням. Бесплатно. А жену его прикажи отвести ко мне в шатер.
— Отец! Но она же уродлива, как все Алифи.
Мер То ухмыльнулся.
— Ничего, я потерплю. И еще. Отправь гонцов к Табархану. Его Хува понадобятся мне здесь.
— Ты забираешь у него близкую победу, отец, — в словах Шин То звучал вопрос.
— Ты еще молод, сын. Я забираю его маленькую победу, чтобы разделить с ним свою большую, невиданную прежде. Кровь Хува — огонь, а Табархан не из тех, кто боится растратить его впустую. Он придет. Скоро.
Глава 14. День девяносто четвертый. Неделя радостных предчувствий
Менеджер заработает там, где рыцарь протянет ноги.
Ненавижу последние дни отпуска. Кажется, вокруг еще море, солнце, прелести чужой природы и культуры — продолжай получать удовольствие, пока есть такая возможность. Но нет, стаей коршунов налетают мысли о сборах в обратную дорогу, о том, чего не успел, ну, и о работе, само собой. Куда ж от нее сбежишь, от работы-то? И от обязанностей не скроешься, и от людей, что начинают тыкать в тебя пальцами.
Вот и сейчас маленький отпуск заканчивался под аккомпанемент тяжелых мыслей и кривых взглядов. Ну и пусть, кроме меня некому больше воплощать мои безумные планы. И задумываться о них тоже некому — жители города пытались выжить, а в этих условиях трудно строить песочные замки и мечтать о светлом будущем. Глыба взял под свое крыло всех — в разрушенном, наполовину сожженном городе без помощи и твердой руки люди были обречены. Многие горожане потеряли своих кормильцев, ушедших в ополчение, когда солдаты и стража бросили Валенхарр на растерзание врагам. Большинство ополченцев уже унеслось струйками дыма погребальных костров, оставив после себя осиротевшие семьи и тяжелые воспоминания. Слишком мало у защитников было опыта и слишком много страха.
Меченый, выйдя из своего затянувшегося запоя, включился в организацию быта так, словно ничего и не произошло. На его плечи легли проблемы охоты и поиска пропитания, обустройства раненых и распределения обязанностей. Успокаивал женщин и детей тоже он. Он был везде и со всеми, только куда-то пропал вечный спутник — огонек в серых глазах. Тон Фог мотался с десятком всадников по округе, собирал разбежавшихся по округе лошадей, отлавливал уцелевших беженцев, организовывал разведку и следил за дорогами. А я отдыхал, махнув рукой на вопросы, претензии и попытки узнать причины моего потрепанного вида.
Но время отдыха заканчивалось — люди приходили в себя, залечивали легкие ранения, ушибы и царапины, расставались с жизнью, не перенеся ранений тяжелых. Люди начинали задумываться, что делать дальше? Как жить в руинах? Как защищаться в руинах и кто будет это делать? Эти вопросы не могли быть решены окриком, крепкой зуботычиной или личным примером. А это значит, что пришла пора следующего безумства, следующего па в моем затянувшемся танце со смертью.
В этот день я не ушел заниматься с Тониаром, а прямо с утра вломился на заседание Круга в доме Глыбы, сел как ни в чем не бывало на свободный стул и тихо прикорнул под обсуждение вечных тем «что делать» и «как быть». К этому времени кое-как восстановили часть домов в центре города, куда уже начали расселять людей. К сожалению, у большинства таких строений остались или собственники, или их родственники, или случайные знакомые, объявившие себя родственниками под шумок — поди разберись, кто махинатор, а кто и вправду жил там раньше? Никто и не стал разбираться, временно конфисковали все, а потом стали расселять, не обращая внимания на права собственности. Несколько черепно-мозговых травм решили проблему криков и возмущения, и хмурые горожане, проклиная тупоголовых солдафонов, стали вселяться в чужие пенаты. С завистью рассматривая дома, куда размещались бывшие соседи. Люди не меняются, они даже в суровых условиях найдут повод для зависти и ревности, жадности и упреков. Подставить ногу ближнему своему — любимая человеческая забава на протяжении веков и, похоже, во всех мирах.
Большинство улиц города, особенно в районе ворот и возле городских стен, никто не ремонтировал. Ямы, провалы, камни, обуглившиеся бревна все так же радовали глаз и искали повод порадовать тело. Более-менее привели в порядок несколько дорог, соединяющих ворота с обживаемой частью Валенхарра, что позволило завести в город лошадей и использовать их для выполнения тяжелых работ. Горожане в ужасе смотрели, как белоснежные красавцы, любимцы и гордость Высших, символ могущества и славы, таскали валуны и толстые бревна под оглушительные щелчки плетей. Ничего, лошади Алифи сильнее Роркских, а потому и работать пришлось им.
Тон Фог, большую часть времени проводивший в седле, расширил район поисков беженцев, и сейчас небольшие группы солдат прочесывали округу уже в радиусе нескольких дневных переходов от Валенхарра. Основной целью были люди, бежавшие от тягот войны. Их разворачивали и конвоировали в город на работы, неважно, хотели они того или нет, жили они там раньше или, вообще, в глаза крепость Валена не видели. Еды у нас хватало, а рабочих рук — нет.
Послушав короткие сводки текущих новостей, пережив последующее довольно бурное обсуждение планов на день, я кашлянул, дождался внимания, после чего выложил остальным офицерам свой сумасшедший план. Вроде как, Высший я или нет? Светоч или так, тунеядец бестолковый? Мне не удалось серьезно потеснить скепсис, царивший в их глазах. Все, чего я от них добился — капли внимания. Мне не нужно было их разрешение, выбранная роль и придуманная легенда позволяли обойтись без этого. Но их участие и помощь мне были необходимы — я не могу все сделать один и приказать им не вправе. Все утро, а потом и вечер мы спорили до хрипоты, ругались, обсуждали детали, распределяли роли и вновь спорили. И будущее, в кои-то веки, снова заглянуло к нам на огонек. Из любопытства — ему, будущему, тоже бывает интересно.
Я предлагал им самый странный поход в моей, да, наверное, и в их жизни. Я собирался идти с торговым караваном к своим врагам, которые только что разоряли город и несли смерть. Кто сказал, что нельзя торговать с Тьмой? Не мы первые, не мы последние. Несколько часов мне пришлось потратить на то, чтобы напомнить офицерам простые истины. Что война — это не только груда вражеских голов под ногами. И Тьма — она разная, есть абсолютно черная, а есть и серая, и бурая. Что убивать всех Рорка — варварство, можно дружить с одними для того, чтобы бороться с другими. Что Свет — он в конце пути, и если ничего не делать, то никакого Света вообще не будет.
Я многое пережил в этом мире за очень короткий срок. Я был целью и жертвой эксперимента, был и нерадивым учеником, и взрослым мальчишкой с глупыми и жестокими шутками. А еще — несостоявшимся убийцей Высшего, подсудимым и осужденным. Пугалом, измазанным в дерьме. Новобранцем, сержантом, потом офицером и вновь сержантом. Я разговаривал с призраками, захватывал город, потом его защищал. Ждал спасения и убивал спасителей. Я объявил себя Высшим, а потом перед всеми унизил своих новоявленных собратьев. Но работорговцем я еще не был. Пора. Чем работорговец хуже убийцы и самозванца?
Тониар, бывший бравый охранник караванов с рабами, говорил, что нечего сейчас нам предложить Рорка на обмен. Потому что люди сейчас не в цене. Зачем платить за рабов, когда их тысячами приводят с севера почти задаром? И пусть племя Тхонга, с которым торговали работодатели Тони, не ушло воевать, не снялось с хорошо насиженных мест ради призрачной добычи и полузабытой мести, потоки дешевых рабов захлестнули и его земли. Нет, человеческие рабы сейчас не могли заинтересовать оседлых Рорка.
Все просто — рабы интересовали меня. Ресурс нужно продавать тогда, когда он дорог. А когда цена на него низка — его нужно покупать. И много, если есть чем заплатить, конечно. Нам было чем платить, а Тхонга могли, купив рабов за бесценок, продать их нам с барышами. За тысячи лошадей, комплектов брони, оружия, щитов, ценностей из карманов и сумок убитых. Рорка, Алифи, люди — трупов было много. Да и домов, разграбленных нами, тоже хватало. В конце концов, мы тут сейчас власть, или кто? И какая разница, за что нас повесят: за мародерство или за убийство Высших? К тому же, мародерство, совершаемое властью, — уже не преступление, а тонкий стратегический расчет. А совесть, стыд, правила? О чем вы? Какая совесть, какие правила? Всего лишь острая необходимость, ничего больше.