Правитель медленно свел ладони и резко хлопнул.
— Ты — как этот громкий хлопок, Тарри. Знаешь, что после него останется?
— Что?
— Ничего. Вообще ничего. Тишина. Если хочешь, ищи средства. До аукциона должностей еще есть немного времени, но я не дам тебе денег. И никто не даст.
Таррен-Па склонил голову.
— Прости, что отнял у тебя время…
— Я дам хороший совет, Таррен. Беги. Закончится торг, изменится состав Совета, и все. Тебя затравят. Так что — беги, мир большой.
Глава. 16. День сотый. Неделя спокойствия
Мы оценим по достоинству! Клуб знакомств «Джеймс Кук».
Следующим утром, увидев тарелку, полную желчи, Рорка чуть не убил меня на месте. Удержался. Может, было лень разбираться с телом, а может, его остановил командир — не знаю. Мне в том состоянии было не до поиска объяснений. Я запомнил только то, как он подошел ко мне, наступил ногой на грудь, плюнул мне в лицо и сказал какую-то ересь. Идиот. Грудь — не голова, слюна — не дерьмо, а его ересь я все равно не понял.
Дальше меня подняли на ноги, посмотрели, как я стою, покачиваясь на ветру, и решили, что дальше мне стоит пройтись вместе с остальными пленниками пешком.
Их было довольно много, людей, собранных ловцами на северных отрогах и в близлежащих ущельях. В основном крестьяне — заросшие, бородатые, крепкие мужики, запуганные и прячущие взгляд, словно зайцы. Несколько женщин, из тех, кто покрепче. Детей, стариков, инвалидов не было, ну, может за исключением меня. И четверо наших горе-вояк. Все закованы попарно в деревянные колодки с отверстиями для голов и кистей. Меня засунули в колодку за спину к лучнику, и мы снова двинулись в путь.
Парень, идущий впереди меня, закованный вместе со мной, помогал мне идти. Я с трудом передвигал ноги, наваливался телом на деревянную доску, пытаясь сохранить хоть чуть-чуть сил. Он не говорил ни слова, молча принимая часть веса моего тела на свои измотанные плечи и руки. Я многое испытал за короткий срок, но этот день стал самым тяжелым в моей жизни. С другой стороны, я все же шел к цели, и это было единственным, что согревало душу.
Что делать? Этот вопрос бился пойманной в клетку птицей и не находил ответа. Я так устал от метаморфоз, подбрасываемых мне далеко не плавным течением здешней жизни, и мне до коликов надоело набивать себе шишки, пытаясь с ним бороться. Вот только если не бороться с течением, оно унесет меня безвозвратно в неведомый город Толакан, к неизвестному племени оседлых Рорка, и все оставшееся до смерти время придется махать киркой где-нибудь в руднике или пахать на поле. Вытерпеть столько ради этого? Нет, опускать руки нельзя. А что делать — неясно.
Что я сейчас могу? Руки постоянно скованы, и все, что остается, — шевелить пальцами. Это тоже не мало, особенно в моем случае, но всегда остается какое-нибудь «но». Восемнадцать Рорка в отряде — слишком много для моих скромных возможностей, даже если бы я был здоров и свободен. А я совсем не здоров и до свободы мне, как мотыльку до вечной жизни.
Помочь тоже некому. Крестьяне слишком испуганы и надеются только на то, что те сохранят им жизнь. Для них жизнь в рабстве — все-таки жизнь, а бунт — наверняка смерть. И что они выберут при таком раскладе? Не нужно быть экстрасенсом для того, чтобы понять: обращаться к этим крестьянам с планами и предложениями — глупость и безрассудство. Лаорцы плетутся с поникшими плечами и согнутыми спинами. Полагаться на них тоже опасно. Да и с чего бы мне им доверять? Кто остается? Лучник, идущий впереди меня? Может быть, но этого слишком мало.
В помощь вырвавшегося из засады отряда я не верил. Большинство разбежится кто куда и попытается поодиночке добраться до более спокойных мест. А там — как карты лягут, варианты всегда найдутся: присоединиться к беженцам, податься в бандиты, сочинить правдоподобную сказку и прослыть героем. В то, что побежит Меченый, я не верил, но когда разбегутся остальные… Лучшим выходом для него останется вернуться в развалины Валенхарра.
Нет, от них тоже помощи ждать не приходится. А больше и не от кого. Если только Рорка посмотрят на меня, проникнутся жалостью и сочувствием, отпустят уважаемого Мора на все четыре стороны. А что? Хорошо было бы. Неожиданно так…
Что ж, если ничего сделать нельзя, а что-то делать надо, то приходится идти на риск и безумие. Впрочем, как и всегда — карма у меня здесь, видимо, такая, отыгрывать роль безумца в дешевом спектакле жестоких лицедеев.
— Как зовут тебя? — я задал вопрос чуть слышно, скрыв тихие звуки речи за усиленным стуком ложки по дну облезлой миски.
Здесь никто не удосуживался мыть посуду, до меня из этой глиняной посудины ели мерзкую баланду не менее десятка пленников и хлебали все они свою порцию вот этой самой ложкой. Прежде чем передать мне инвентарь, мой предшественник, чернявый хлопец с маленькими глазками, еще и тщательно все облизал, чем окончательно испортил мне аппетит. Только выбора все равно не оставалось, не в том я был состоянии, чтобы бояться подхватить язву или сифилис. А потому налитую мне порцию жевал смирно, не поднимая глаз.
— Как зовут тебя?
— Мышок — также тихо ответил лучник с воспаленным рубцом на лице.
Мне стоило огромного труда не поперхнуться.
— Мешок? — на всякий случай утончил я.
— Мышок, — явственно прозвучала обида в голосе. Вот, кажется, сидит человек, ненадолго вытащивший шею из деревянной доски, жует совершенно несъедобную хрень, по цвету напоминающую отрыжку Рорка, а все равно обижается. И это здорово, ведь человек, поддавшийся панике, не способен на обиду. Паника в таком случае вытесняет все. — А почему ты их не убьешь?
Он все еще верил в меня несмотря ни на что. Он видел, как меня били, как меня, потерявшего сознание, бросили под кустом. И как мне чуть не отпилили голову, он видел тоже, но продолжал верить. Как же, я ведь маг, а маги — они все «ого-го». Мое ого-го потерялось где-то на грязной осенней дороге, но Мышок себя убедил, что у меня есть какой-то хитрый план. И я не видел смысла расстраивать моего единственного фаната.
— Так надо.
Мышок задумчиво кивнул:
— Понимаю…
Что ты можешь понимать, лучник? Что единственная твоя надежда беспомощна и бесполезна? Что еще несколько дней, может неделя, и все — жизнь изменится бесповоротно. Был солдат и был горе-маг, а появятся два раба в стране, где правят одни уроды. А потом мысль вильнула, и неожиданно я задумался о совсем другом.
Неужели это только мне попадаются такие люди? Меня столько раз уверяли, что людей разводили, программировали и подавляли психику, ограничивали и ущемляли, считали тупицами и трусами. И вот они прошли перед моими глазами. Глыба, Меченый, Тон Фог, да вот этот Мышок, наконец. Его в рабство ведут, а он слушает меня и делает вид, что все понимает. Верит ли? Наверное, но не просит вмешаться, не уговаривает и не угрожает рассказать Рорка. Я не думаю, что судьба специально подбирала мне спутников, отсеивая конченых трусов и бездарей. А значит, не все потеряно. Значит, есть еще шанс у этого мира и этих людей. Только мне бы сейчас не о шансах человечества думать, а что-то для себя сделать. Например, взять пример с чернявого хлопца и тоже облизать миску. Так сказать, назло. Я посмотрел на посудину. Нет, плюнуть туда я бы мог, а вот облизать… Нет уж. Все хорошее — людям, и я передал пустую миску человеку за своей спиной. А потом шепнул лучнику, сидевшему рядом.
— Терпи, Мышок. Нужно терпеть.
Красный Кулак остервенело бил морды подчиненным возле походного костра. Никто не спорил, никто не пытался ответить. Дело тут было даже не в том, что командир на хорошем счету в Толакане, и если что-то с ним случится, есть те, кто не поскупится на жертву демону Юо, жестокому повелителю злодеяний. Не в этом, хотя угроза быть вскрытым на жертвенном алтаре и удушенным собственной кишкой — тоже причина. Просто подчиненные помнили, что стало с теми идиотами, кто пытался укротить буйный норов командира ловчего отряда. Чуча-Пу получил свое прозвище не просто так — он любил огромным кулаком вбивать жизнь соперника вместе с переносицей в затылок, ломая и круша жалкие кости. Нет, лучше потерпеть, чем сдохнуть и быть выброшенным на корм воронам. Правда, в этот раз терпеть было особенно тяжело и обидно.