Пять хижин на многочисленных высоких сосновых сваях. Неровные, кособокие срубы, в которых каждое бревно уникально — толстое или тонкое, ровное или кривое, старое или новое. Сосны, лиственницы, березы — все, что попало под руку безумному строителю. Кривые, покатые крыши, с прикрытыми от дождя отверстиями, заменяющими трубы. Старые некрашеные двери, законопаченные сухим мхом. Маленькие окна, закрытые закопченной животной пленкой. Высокие пороги и скрипящие, опасно кренящиеся лестницы. И на всю деревушку — никого. Пустые, только что покинутые жилища. Еще курится дым в открытых очагах, еще не развеялся запах жареного мяса.
— Они не могли уйти далеко. Надо задать им вопросы.
Карающим не надо было объяснять, прошло всего несколько мгновений и трое Алифи растворились, скрывшись за низкими деревьями, окружающими поселение.
— Этим домам десятки лет. Похоже, их неоднократно разбирали и отстраивали заново. Эти люди должны знать болото лучше.
Они сидели в самой большой избе на неказистом топчане, вытянув промокшие ноги в сторону все еще теплого очага. Было почти хорошо. Не мешали ни исключительная закопченность помещения, ни остатки едкого дыма, ни общая убогость обстановки. Когда карающие втолкнули в дом пойманных в окрестностях хозяев, одежда Бравина уже почти высохла. Ждать ему порядком надоело, но выходить обратно в болота и менять унылое тепло на бесконечный холод и стылую жижу трясины не хотелось.
Людей было семеро — трое мужчин, две женщины и двое мелких ребятишек. Худющие, согнутые тяжелой жизнью, болезненные существа с бледной рябой кожей.
— Остальные где? — церемониться Ллакур не стал. Казалось очевидным, что пойманных жителей недостаточно для заселения пяти домов.
Красноречивое молчание в ответ. И взгляды исподлобья. Злые — у мужиков, боязливые — у женщин. Дети смотрели так, как смотрят на новое диво, на неведомую зверушку, от которой не знаешь чего ждать. С затаенным страхом, смешанным с откровенным любопытством. Неприятный, выводящий из себя взгляд.
— Вас не тронут, не бойтесь. Кто у вас главный?
Хмурые взгляды в ответ. Эти люди не ждали прихода Алифи. Радости от встречи с благословенным народом они совершенно не испытывали. Отвечать непрошенным гостям не хотели. И, похоже, обязательного, прививаемого поколениями почтения не испытывали.
Ллакур хмыкнул, подошел к ребенку, коротким рывком вырвал его у матери, бросил на стол и приставил кинжал к горлу. На грязной коже выступила капля крови, карающий одним ударом успокоил попытавшегося вмешаться взрослого.
— Я спросил, кто главный? Или мне нужно выбивать ответы?
— Нет здесь главных, — хрипло ответил один из мужиков, мелкий, самый невзрачный. — Пузырь в болота ушел и хрен вы его найдете.
Разговор не клеился, но им и не поговорить нужно.
— Хрен найдем, — согласился Ллакур, не обращая внимания на тон пленника. — Ты найдешь. И приведешь сюда. Если до темноты твой Пузырь будет здесь, никого не тронем. Беги, времени у тебя мало — ночь скоро.
Остальных пленников сбили с ног и стали деловито вязать тонкие руки. Завоевывать почитание селян, у которых по каким-то причинам оказались нарушены базовые установки, никто не собирался — долго и неэффективно. Не видят жалкие поселенцы света в окружающей тьме? Их проблемы, карающие — не служители культа, они находят самые быстрые пути. Пусть даже эти дороги и не проходят по яркой стороне света.
Бравин покачал головой и стал устраиваться поудобнее, ночь предстояла долгая. Первая ночь под крышей и в сухой, пусть и дымной избе за последние дни. Короткий отдых. Позади — тяжелая дорога. Впереди — тоже непростой путь. И нужно уметь пользоваться подарками судьбы.
Глядя на испуганных, скрученных и жалких жителей поселения, мастер заклинаний впервые поверил, что они смогут дойти. Пусть даже кому-то из этих несговорчивых людей и придется пожертвовать здоровьем или жизнью. Лучше первым, но и жизнь — не абсолютная ценность. Что такое жизнь неизвестного человека в сравнении с судьбой Куарана?
Городок горел. Частокол, крыши домов, деревья за последнее время сильно напитались дождевой влагой и занимались плохо. Но внутри домов уже плясали языки пламени. Мебель, деревянные стропила и рамы, косяки и двери с радостью отдавались в объятия огня, и ручейки дыма уже тянулись в небо.
Воины Клана Заката умеют жечь чужое имущество, когда нет возможности или желания забирать его с собой. Забирать чужие жизни воины умели еще лучше, но городок оказался пуст. Единственный труп ничтожного разлагался в одном из сараев и применения навыков не требовал.
Городок умирал под гул, треск пожаров и шутки захватчиков. Только длинное двухэтажное строение в центре не спешило поддаваться натиску огня. Уже сгорела живая изгородь и рухнули крыши соседних домов. Но пламя опадало перед стенами жилища Алифи, огонь отступал, дым и копоть едва зачернили белые стены.
Выбитые окна позволяли разглядеть детали просторных комнат. Старое дерево, мягкие драпировки, ткани на стенах покорно ждали огня, но тот пасовал, столкнувшись с магией. Трое воинов ушли во тьму, только попытавшись попасть внутрь, и Демон Ту вряд ли пришел проводить их в дальний путь. У врага свои демоны, и путь их неведом.
Воины Рорка окружили упрямое здание, посылая обернутые паклей и подожженные стрелы внутрь, с досадой наблюдая, как происходит невозможное — жадный язычок огня, попадавший на сухую ткань, угасал, словно это не ткань, а камень.
Тысячник Клана Заката остановил бесполезное действо. Здесь бессильны луки и мечи. Может быть, стенобитные машины и справились бы с такой задачей, но тратить столько времени ему никто не позволит. Сейчас у него иная цель — найти отряд ничтожных, что неподалеку от этого странного места забрали жизни у младшего наследника и его воинов. Пусть изучающие сущее разбираются с магией севера, задача простых воинов — побеждать врагов, а не загадочные строения.
Клан Заката уходил из уничтоженного селения, оставляя за собой только тлеющие угли, золу, черное пепелище и неприступное двухэтажное белое здание в разводах копоти.
День семьдесят седьмой. Неделя поиска друзей
Любая история в мире — о любви. Но не всегда — к деньгам.
Окно выходило на запад, и слепящие лучи заходящего светила били прямо в глаза. Завесить бы его наброшенной на крючки полосатой шторой, чтобы не портить зрение, но за последние недели душа соскучилась по солнечному свету.
Вид города, в отличие от солнца, взгляд не радовал. Мешанина камней, кольев, бревен — разрушать всегда быстрее и проще, чем строить. Сколько времени придется потратить местным жителям на восстановление, трудно даже представить. Вечность. Или две. Но это — при условии, если будет кому восстанавливать. Будущее строительство Валенхарра меня заботило мало.
Уже которые сутки жители города падали без сил, чтобы быть поднятыми ранним утром и вновь отправиться на тяжелую работу. Даже каторжники в рудниках вряд ли работали больше. Наверное, это было бесчеловечно. Наверное. Только идеи гуманизма и демократии здесь еще не известны, а потому зубы горожан скрипели, ноги подкашивались, но бунта не было.
Усталость давила на плечи, хотя я-то практически ничего не делал. Во-первых, последние ранения и увечья не позволяли — работник из меня был аховый. Вообще, большой вопрос, как я на ногах столько времени умудрялся проводить? А во-вторых, не наше это командирское дело. С должности сержанта я себя снял и назначился советником Логора. Непонятная должность с непонятными правами и обязанностями — именно то, что мне было нужно. Никто вокруг не знал, что я должен делать, кроме как полезные мысли думать. Я и думал, раз нужно. Мне не сложно.
Меченый завалился без стука, впрочем, как всегда. У кого-кого, а у капитана лучников такой дурной привычки — стучать в дверь, никогда в жизни не было. Это счастье — быть всюду как дома, а счастьем Меченый распоряжаться любил и умел.