Прошла тревожная ночь, прошло замечательное утро, время подошло к обеду — все было на удивление спокойно. Недавние исчезновения стали отступать на второй план, снова вспомнилось о скорой свадьбе, и Вождь назначил праздничные скачки. Победитель скачек получал право первого тоста на свадьбе, даже раньше Вождя, и право последнего поцелуя невесты в ее незамужней жизни. Приз, будоражащий кровь, добавляющий остроты в прекрасное блюдо свадебного пира.
Вечером несколько сотен лучших наездников племени промчались перед четой молодоженов — на мокрых лошадях, без седел, без упряжи, руками вцепившись в гривы скакунов. Пыль столбом, гвалт на многие лиги, полузадушенный хрип лошадей, крики боли тех, кто не удержался и рухнул под копыта, бешеное улюлюкание победителя. Рагги-Ро мчался со всеми, все время держался в голове группы, но пришел только во втором десятке, благоразумно не ввязываясь в финишные разборки. Никто не обратил внимания на то, что он придержал коня, ссориться с будущим Вождем не хотелось, а поцелуи невесты он и так помнил — ничего особенного. Никто не обратил внимания и на тихий свист коварной стрелы, на вскрик ничего не подозревавшей жертвы, на быструю смерть одного из часовых. Никто не заметил неизвестного лучника, который вновь забрал свою плату.
Следующий день должен был стать днем свадьбы, и поиск убийцы решили отложить. И пусть один из воинов не дождался свадьбы, никто всерьёз не ожидал, что еще один Рорка ее не переживет. Праздник закончился, а проблемы остались, племя роптало, и Вождь вновь вывел воинов на поиски стрелка. Они дважды обыскали близлежащие рощи, обошли все возможные укрытия, кусты и овраги — ничего. Ни одного следа, как будто и не было трупа, стрелы и исчезнувших бойцов. Злые, растерянные, уставшие и подавленные Рорка возвращались в лагерь. Шесть суток подряд неизвестный убийца забирал жизни воинов Боро. И только стрела была единственным свидетельством того, что это — не призрак, духи врагов или бестелесная сущность. Ведь невозможно чужаку спрятаться на землях Боро так, чтобы сами хозяева не смогли найти, ежедневно просеивая каждую пылинку близлежащих земель. Чужак — не смог бы. А свой?
Рагги-Ро понял, что происходит, когда одного за другим стали вызывать к шаману тех, кто был лучше всего знаком с убитыми. Вопросы шамана казались невероятными. Угрожал ли кто-нибудь? Слышал ли он что-нибудь? Заметил ли что-нибудь?
Угрожал ли? Да нет. Естественно, нет. Немыслимо.
Слышал ли? Да вроде ничего запоминающегося.
Видел ли? Тоже нет.
Если только…
Рагги-Ро вспомнил, что в день радости один из воинов, молодой и вспыльчивый Бахун-Чи в пьяном угаре пытался повздорить с застреленным часовым. По какому-то бессмысленному и глупому поводу. То ли самогона ему меньше налили, то ли женщина какая вниманием обошла. Да ничего там не было. Поругались и забылось.
Когда на следующее утро еще один часовой был найден со стрелой в горле, Бахун-Чи взяли. Любой Рорка — хороший лучник. Даже семилетний ребенок, даже семидесятилетний старик. Даже женщины, хотя им-то зачем? Бахун-Чи шел, возмущенно размахивая руками, что-то пытаясь доказать. Прошло не так много времени, и он уже не мог самостоятельно ходить, поднимать руки, зато больше не возмущался и ничего не доказывал. Он во всем сознался: в убийствах, в похищениях, в злоумышлении против Вождя — ему уже было все равно. Тем же вечером виновного привязали к лошадям и отправили в последнюю скачку по степи. Все были довольны, кроме членов семьи покойного, пытающихся притвориться призраками, чтобы не попасть под гнев Вождя.
Следующей ночью пропал младший сын Вождя, яростный Ун-Тобар-да, младший наследник. Никто не видел, как он выходил из своего шатра, даже жена, с которой он проводил ночь, ничего не слышала и не просыпалась. Небольшое пятно крови на ложе, вот и все следы. Этого оказалось достаточно. Вождь был в бешенстве, он самолично зарубил невестку — за то, что не смотрела за мужем, часового, стоявшего у палатки — за халатность, каждого третьего часового смены — в назидание. Головы катились с плахи, слезы — по щекам родных и близких, а колесо времени катилось дальше, не обращая ни малейшего внимания на дикие страсти дикого народа.
Следующим сняли головы ближайшей родне Бахун-Чи, всем взрослым мужчинам и женщинам, как главным подозреваемым, потом его близким друзьям, потом тем, кто посмел усомниться в праве Вождя карать и сеять смерть. Вождь мстил за любимого сына всем, до кого мог дотянуться. Весь день Рагги-Ро вместе с другими приближенными воинами вязали жертв, таскали их на плаху, выбрасывали обезглавленные тела. День длился вечно, ночь пришла избавлением. В племени назревал бунт, напряжение нарастало, гнев большинства копился как гной в нарыве, который грозил вот-вот открыться — нужен был только повод, легкий толчок, малейший пустяк.
А на утро исчез следующий воин и нарыв лопнул…
Солнце только начинало свою беспечную прогулку по небосводу, как весть о новой жертве со скоростью падающего на жертву сокола разнеслась по стойбищу. Трупы вчерашних невинных жертв еще валялись в сточной канаве, опухшие, растерзанные, а их знакомые, близкие и уцелевшие друзья вместо того, чтобы готовиться к смерти, брали мечи и готовили луки. Боро на Боро, кровь за кровь. И уже было неважно, что от руки убийцы погибло намного меньше, чем в последовавшей после этого междоусобице. И неважно, что Вождь остыл и не собирался убивать дальше. Даже выйди сейчас перед ними убийца — это уже бы ничего не изменило.
Рагги-Ро знал, что у него только один шанс выбраться из этой передряги живым — поддержать Вождя и утопить бунт в крови. Он окунулся в резню, как нырнул в воду. Потоки крови, ярко-красным ковром укрывшие полы шатров и постоянных жилищ. Десятки убитых, еще больше раненых, искалеченных, сожженные шатры, разграбленное, уничтоженное имущество.
Бунт утих сам собой поздним вечером. Большинство бунтовщиков уже вовсю кормили ворон, а сторонники Вождя, пьяные от боя, уже пресытились кровью убитых мужчин и плотью поруганных женщин. В эту ночь некому было вставать на пост и охранять покой тружеников меча и топора, победители упивались победой, а тела проигравших валялись неубранными. Их стащили в общую кучу на окраине поселения. Этой ночью выли собаки, лишившиеся хозяев, и пировали падальщики, собравшиеся на трапезу. Этой ночью исчез средний сын Вождя, великолепный Ун-Тобар-го, лучший наездник и лучший охотник.
Обнаружив исчезновение, Вождь вывел все племя на поиски. Всех, кто остался жив, невредимых, раненых, женщин, подростков, детей, калек. В этот раз лучшая собака Ун-Тобар-го смогла взять след хозяина. Дважды его теряя и дважды вновь находя, она довела воинов Рорка до глубокой землянки в дальней роще. Там были все жертвы, аккуратно уложенные штабелем, пересыпанные землей. И Ун-Тобар-да. И Ун-Тобар-го.
Опытные воины не стали сломя голову мчаться, чтобы обыскать небольшую рощу. Вместо этого Рорка стали расходиться кругом, охватывая ее в кольцо, а потом подожгли. Стояла жара, и деревья вспыхнули как сухая трава. Пока горел лес, воины с натянутыми луками ждали того, кто выйдет из пылающего огня. Выбегали звери, улетали птицы — били всех. Рорка не хотели рисковать, они не знали — кто стрелок, а ужас многих дней множил домыслы. Никто из рощи не вышел. Рорка стояли вокруг пепелища до ночи, а ночью остались в цепи, подведя собак, чтобы те не дали никому пробраться, воспользовавшись темнотой. Только под вечер следующего дня плотная цепь воинов смогла войти в еще пышущие жаром остатки рощи. Они не нашли никого, ни малейшего следа, везде были только зола, пепел, черные остовы деревьев, да многочисленные трупы животных. После этого смерти прекратились.
Прошло несколько дней, Рорка уже стали отходить от панического страха, а потом прилетела длинная черная стрела и отправила Ун-Тобара на встречу с братьями. Так Вождь остался совсем без наследника, ночью его же телохранитель перерезал ему горло, а утром Рагги-Ро не стал дожидаться того, кого выберут новым Вождем и в спешке покинул племя.