В машине пахло мужским одеколоном, запах которого сводил Сашку с ума. Ярослав молчал, погруженный, кажется, в свои мысли. Сашка на секунду зажмурилась; потрясение, которое она пережила на последнем занятии по аналитической специальности, заново перемешало частицы головоломки, из которых состояла теперь Сашкина личность, и проекции самых разных идей вертелись внутри, как стекляшки детского калейдоскопа.
Она осмелилась… А он даже не заметил? Он занят своими мыслями, походя оказывает ей услугу, сейчас высадит на Сакко и Ванцетти… вот, проезжает мимо новостроек, углубляется в старую Торпу, сейчас свернет направо…
Он свернул налево. Сашкина нарождающаяся обида сменилась паникой.
– Я почему-то знал, что ты на рейсе, – тихо сказал Ярослав. – Вернее… на каждом рейсе в Торпу я представлял, что ты сидишь у меня за спиной, в салоне.
Сашка посмотрела на него внимательнее. Да, он был сосредоточен и немного отстранен. Но не потому, что у него были дела поважнее их встречи.
Наоборот.
«Мазда» углубилась в район старого города, где Сашка редко бывала. Улицы здесь были крутые, как горки, вверх-вниз, а дома совсем деревенские, за резными заборами. Машина взлетала на кручу, и Сашкино сердце прыгало в горло, как бросается из воды карась, уходящий от щуки. Открывалось пространство улочек и крыш, машина скатывалась вниз по брусчатке, и Сашкино сердце падало.
– А… куда мы едем?
– Вот сюда…
Он остановил машину перед резными воротами, темными от дождей. Вышел и отпер ворота; в глубине двора стоял деревянный дом, по виду не меньше чем вековой древности.
– Чему ты удивляешься? – спросил Ярослав, поймав ее взгляд. – У меня еще прадед с прабабкой жили в Торпе…
– Ага, – хрипло сказала Сашка и вдруг спохватилась: – А твой отец, он же тебя ждет, наверное?
– Его нет дома, – Ярослав загнал машину во двор. – Они с товарищами играют в шахматы, когда хорошая погода – в парке, а если нет – то в библиотеке…
– Но ведь он знает, что у тебя сегодня рейс! – Сашке вдруг захотелось, чтобы открылась дверь и на порог вышел пожилой человек и чтобы весело пригласил пить чай… или не весело, а настороженно… но пусть бы он появился и разбил напряжение этой минуты, потому что Сашка никак не может решить, совершает ли она выбор, преступление или глупость.
– Я позвонил ему, – Ярослав отпер дверь, – и попросил сегодня не торопиться… Не волнуйся, я вас познакомлю. Потом.
В последний раз помедлив, она поднялась вслед за ним на скрипучий порог. Осторожно коснулась дверного косяка; дом был спокойный, гладкий, как вода в лесном озере в безветренный день, здесь никогда никого не били, здесь даже бранились нечасто, но одиночество затемняло окна, будто черные шторы, а давнее чувство потери наполняло воздух горечью. Все, кто здесь жил, оставили по себе множество теней – старых, почти выцветших, новых, тщательно хранимых, и хранителем всеобщей памяти был единственный живой человек – тот, кого сейчас не было дома…
Сашка отдернула руку – она зашла слишком далеко, это неделикатно – хуже, чем шарить по запертым ящикам.
– Заходи, – Ярослав пропустил ее в гостиную. – Садись…
Ну что за глупость – «садись», что за ерунда, они что, на уроке или на совещании? Зачем и куда она должна садиться?!
Переступив порог гостиной, Сашка слепо огляделась. Старая мебель и часы с большим маятником, книги, фотографии на стенах показались ей прозрачными, декорацией из мутного стекла. Сквозь них Сашка вдруг увидела, будто в ускоренной съемке, мелькание силуэтов и смыслов.
Это было похоже на упражнение, которое она делала когда-то для Портнова – нематериальные сущности измерялись числами и выражались знаками, но их нельзя было ни записать, ни вообразить. Цепочки смыслов тянулись и переплетались, отпечатывались друг на друге, преображались и тянулись дальше; я пытаюсь сбежать, поняла Сашка, покрываясь холодным потом. Я сейчас нырну в информационную составляющую, сброшу человека, как пустую шкурку, и улечу…
– Кто ты? – тихо спросил Ярослав, и этот вопрос подействовал как огонек именинной свечки между пальцами. Сашка мигнула, заново ощутив свет, звук, запах старого дома с легкой ноткой сердечных капель; Ярослав стоял у противоположной стены, его белая фуражка лежала на корпусе часов с большим маятником.
– Кто я? – повторение вопроса злит собеседника, но дает время на размышление. Правда, о чем ей размышлять, Сашка пока не придумала.