Линии рассыпались. Экран телефона с непринятым вызовом, зеркало над ветровым стеклом – все обернулось тусклой проекцией, черно-белым фильмом на мятой простыне, а под ней – переплетение смыслов, которые невозможно представить и невозможно описать.
Сашка закричала бы, если бы к тому моменту существовала.
– Вы были близки к тому, чтобы выйти сухой из воды, Самохина…
Губка сновала по доске, издавая нежный звук, похожий на пение сверчка. Сашка испытала мгновенное счастье – располагаться в пространстве, функционировать, действовать, продолжаться. Она есть. Небытие отменено.
– …Но вы сами себя утопили, – Физрук небрежно отбросил губку и снова уселся за стол. Подтянул к себе ведомость: – Привыкли быть особенной? Лучшей студенткой, которой все прощается? Не со мной, Самохина, не в моем классе. Я велел вам продемонстрировать, что вы элементарно освоили работу с графическими схемами. Но вы решили отличиться… Хорошо. Вы отличились.
Он снял колпачок с авторучки, чернильной ручки с золотым пером:
– Незачет. У вас еще две попытки.
– Нет, – пролепетала Сашка. – Послушайте, я хочу понять…
Он занес ручку над ведомостью.
– В чем моя ошибка?! – Сашка готова была броситься на него и схватить за руку. – Просто объясните… Что случилось?!
– В чем ошибка, вы мне расскажете на пересдаче, – он аккуратно выставил «двойку» в ведомость. – Придете снова двадцать третьего числа. Готовьтесь.
Четверокурсники группы «А» стояли в вестибюле у входа в первую аудиторию так плотно, что Сашка должна была пройти сквозь них будто сквозь строй. Все с первого взгляда поняли, что произошло.
Костя побледнел, его напряженное лицо сделалось каменным. Девушки сочувственно переглянулись, Лиза сказала в пространство:
– Никто не равнее прочих, оказывается. Все огребают, и лучшие студентки тоже…
В ее голосе не было сарказма, только усталость и злость.
Сашка пошла сквозь расступающуюся перед ней небольшую толпу, в которую затесались и студенты группы «Б», и пятикурсники. У нее было четкое ощущение, что происходящее она видит во сне, что это обычный кошмар студента во время сессии, скоро она проснется, и пора будет идти на зачет.
Костя догнал ее и заступил дорогу:
– Не паникуй. Еще две попытки! Собраться и пересдать!
Заговорив с ней при всех, он не просто нарушил запрет Физрука – он нарушил демонстративно. Или после ее провала запрет потерял силу? Костя что-то еще говорил, его слова казались Сашке цветными мыльными пузырями, зависавшими в воздухе и таявшими у нее перед лицом.
Она нахмурилась, пытаясь понять; да, Костя был потрясен и сочувствовал ей. Он простил ее грубость и несправедливость. Он боялся за нее – но и другое чувство, не менее сильное, совершенно человеческое, лежало будто противовесом на чаше весов: Костя радовался. Ревнивец радуется, когда объекту ревности грозит беда.
Сашка обернулась, переводя взгляд с одного лица на другое – Андрей, Денис, Аня, Юля, Оксана из группы «Б»; однокурсники знают о ее частной жизни всё, знают все, и Костя тоже. Все до одного сейчас понимают, что расплачиваться за Сашкин «неуд» придется Ярославу.
– Еще две попытки, – повторил Костя, как заклинание, и Сашка поняла, что ненавидит его. Шагнула вперед, будто слепая…
– Стой! – кто-то вцепился ей в плечи и дернул назад. Обернувшись, Сашка увидела прямо перед своим лицом холодные, яростные глаза Лизы. Та встряхнула Сашку за плечи – тоже нарушая приказ Физрука, а ведь ей уже доставалось:
– Не вздумай раскиснуть, ты!
Лиза не умела сочувствовать, она и прежде-то не очень умела, зато талантливо злилась и презирала Сашку – за несоответствие Лизиным ожиданиям. И еще хотела подстегнуть, мотивировать:
– У нас бывало и похуже! У нас – всех – было хуже! Подбери сопли!
Сашка вовсе не распускала никаких соплей. Наоборот. Ненависть, направленная на Костю, удесятерилась и готова была выплеснуться на весь курс – они-то сдали зачет?! Пусть идут и празднуют. Пусть злорадствуют. Самохиной, которой вечно доставались поблажки, на этот раз ничего не обломилось – разве это не повод повеселиться?!
Их лица размазались у нее перед глазами. И сквозь эту дымку она увидела еще одно лицо – у них за спинами, в отдалении. Фарит Коженников стоял у входной двери, напротив будки вахтера, просматривая что-то в своем телефоне, как если бы происходящее его не касалось.