Лесная сень дышала прохладой. Странно, но даже льнущая к телу мокрая одежда была приятной, словно напоминая о наготе тела. И у каждого дерева был свой, особый аромат, и даже своя душа.
Роща оканчивалась широкой поляной, с трех сторон окруженной деревьями, а с четвертой — отвесным склоном с множеством пещер у подножия. Посередине из скважины в земле нежно курился столп пара (или дыма).
Неподалеку, окружив исцеленного аскета, стояли юноши. Один из них подал ему голубую тунику, которую тот надел через голову. Остальные двинулись вокруг в медленном, молчаливом хороводе. Клубин остановился, вместе с Карлсеном они наблюдали за церемонией, длившейся примерно четверть часа. В конце концов, разразившись радостным смехом, юноши гурьбой бросились обнимать счастливого неофита.
Клубин, немного подождав, приблизился к юношам и представил им Карлсена как (ни много ни мало) «великого ученого с Терры, то есть с Земли». Похоже, их это впечатлило (потому, безусловно, что представил гостя сам гребис). Каждый пожал ему руку — как принято на Дреде, чуть стискивая выше локтя. Лица вблизи казались скорее моложавыми, чем молодыми: морщинки вокруг рта и на лбу, безусловно, свидетельствовали о пройденных испытаниях. Пожимая руку, каждый смыкал пятки и представлялся по имени: Гурнид, Карбин, Оврок, Мастур, Дрееж (тот самый коротыш, распознавший гребиса). Говорили они исключительно на своем языке, но Карлсен так уже освоился с мыслительной моделью гребиров, что воспринимал ее как родной английский. Чувствовалось и то, что всех их сплачивает та же аура взаимного тепла и жизненности, что и учащихся в школьной столовой.
Подумалось завязать какой ни на есть разговор, но тут из пещер стали выглядывать девицы — вначале робко, затем с любопытством, и вот уже на— чали сходиться к их кругу: все, как одна, голые, с аппетитными телесами, и удивительно на одно лицо — кукольно смазливые, но абсолютно без выраже— ния.
— Как тебе наши женщины? — спросил Дрееж. Карлсен взглянул на крайнюю из них, роскошную шатенку.
— Прекрасные.
Та, польщенно улыбнувшись, не замедлила обвить Карлсену шею и томно поцеловать, прижавшись низом живота. Удивительно: тело ее действительно сочилось теплом жизненной силы: губы, бедра, груди.
— Хватит, Марли, — одернул ее один из парней. Девица нехотя отодвинулась, губы у нее плаксиво дрожали, как у обиженного ребенка. Остальные девицы злорадно хихикали — эдакие каверзные одноклассницы.
— Почему это Марли можно, а нам нельзя? — заносчиво возразила одна из них, рослая блондинка.
— Рашен! — строго прикрикнул Дрииж.
— Ага, всегда ей все первенькой. Ой! — Марли успела крепко дернуть ее за волосы. Секунда, и обе уже царапались и вопили под задорное гиканье подружек. Карлсен застыл от любопытства: увидеть такое в Гавунде, где самодисциплина — культ, он ожидал меньше всего.
Правда, драчка длилась недолго: парень-атлет по имени Саргас, разъяв склочниц, одним движением расшвырял их так, что обе покатились по траве. Марли, вся в слезах, убежала, блондинка же, горя мстительной радостью, высунула язык и козой заблеяла сопернице вслед. Правда, и она, получив по заду увесистый шлепок от того же Саргаса, ойкнула и унеслась прочь.
— Хватит, балаболки! — Саргас громко хлопнул в ладоши. — А ну марш по домам!
Прелестницы, разочарованно потускнев, послушно потянулись к пещерам. Клубин насмешливо улыбался.
— Так они все же роботы? — не выдержал Карлсен.
— Как ты думаешь, Саргас? Роботы они? — спросил гребис у Саргаса.
— Ну да! — с некоторой даже запальчивостью воскликнул тот.
— Видишь ли, доктор Карлсен ничего не знает о мысленных формах.
— Мысленных формах? — изумился Карлсен.
— Так давай же ему покажем, — предложил парень. — Овроку как раз нужна наложница. С твоего позволения, — почтительно повернулся он к гребису.
— Конечно, — кивнул тот.
Заручившись согласием гребиса, Саргас повернулся к Карлсену.
— Не желаешь ли посмотреть на врубад? (Спросил чисто из вежливости).
Саргас прошел на середину поляны к столпу пара, султаном ветвящегося в безмолвном воздухе.
— Что такое врубад? — вполголоса поинтересовался Карлсен у Клубина.
— Важнейший из всех наших ритуалов. Означает «единение части с целым».
Любопытно было взглянуть на пар поближе. Карлсен думал, что столп, наподобие гейзера, исходит из округлой скважины в земле. Оказалось, что из неширокой трещины футов шести в длину. Да и не пар: закраины трещины не были увлажнены. Сам запах испарения не лишен был приятности — можно сказать, «земляной», что-то вроде теплого сыроватого компоста, когда ворошишь его лопатой.
Молодые люди полуовалом встали по обе стороны трещины, Оврок по центру с одной стороны, Саргас с другой, Клубин и Карлсен — в десятке футов.
Все стояли, склонив голову на грудь и закрыв глаза как на молитве. Так прошло примерно десять минут. Из пещер с пристальным любопытством высовывались девицы.
Первым пошевелился Саргас, открыв глаза и оглядев остальных.
— Готовы? — все разом подняли головы. — Дрееж начинает.
Дрееж, сосредоточенно насупясь, не мигая, впился в курящийся столп. Несколько секунд все было без изменений. И тут стало заметно: пар как бы сгущается. Через несколько минут он уже тягуче стелился над землей, заметно убыв в высоте. Дрееж, расслабясь, огляделся, как бы говоря: «Я свое дело сделал».
Саргас кивнул Овроку. Чувствовалось, что тот слегка нервничает. На миг он закрыл глаза, словно собираясь с силами, и цепко, с искаженным от напряжения лицом, вперился в густой дым. Шлейф сбило на сторону, на секунду накрыв Саргаса и весь его ряд, кто-то закашлялся. И тут, внезапно поредев, дым волнистыми клубами пошел вверх. Карлсен распахнул глаза, когда клубы начали срастаться, образуя нечто, несомненно, напоминающее женские формы. На миг проявились талия и бедра, тут же, впрочем, разойдясь. Подобное продолжалось несколько минут (похоже на лица, пузырящиеся на морозном стекле), покуда формы не обрели обновленную четкость. И тут, совершенно неожиданно, две дымные воронки сами собой сложились в груди и, несмотря на тягу вверх, сохранили очертания. Внизу проплавились живот и бедра и, подтянувшись к верхней половине, после нескольких минут хаоса образовали безголовое туловище женщины. Фигура растянулась футов на пятнадцать, волоча снизу длиннющие лягушечьи ноги.
Тут Карлсен заметил, что общие усилия сосредоточены на фигуре. Контуры стали четче и яснее: походило уже на настоящую женщину, окутанную дымом в футе над зияющей трещиной. И тут дым опять резко снесло вбок, накрыв всех, в том числе и гребиса с Карлсеном. В глазах защипало, и вместе с тем охватило неожиданное волнение, словно дохнуло неким приятным, полузабытым запахом из прошлого, что-то вроде яблоневого сада или лимонной рощицы.
Когда развеялось, у Оврока в ногах лежала женщина. Вернее, смутное подобие тех, что, затаив дыхание, смотрели сейчас из пещер. Одно различие: эта лишена была черт лица. Была лишь продолговатая гладкость, обрамленная длинными темными волосами, ни дать, ни взять, недоделанный манекен. Стало боязно, когда она, зашевелившись, села.
Оврок, опустившись возле нее на колени, обеими руками легонько стиснул ей голову и прижал к своему солнечному сплетению. Вся группа снова сосредоточенно застыла. Что произошло, Карлсен толком не разглядел, но когда через несколько минут Оврок встал сам и помог подняться женщине, безликости уже не было. Улыбнувшись, женщина обвила Овроку шею и надолго припала поцелуем.
— Невероятно, — только и нашелся Карлсен.
— Вы увидели сейчас таинство творения, — подытожил Клубин. — Ну что, можно ее, по-вашему, назвать живой?
— Даже и не знаю. Надо присмотреться поближе.
Клубин кивнул.
— Это следующая часть ритуала. У нас это называется стимата, то есть «проба» или «освидетельствование».
Девица льнула к Овроку, обняв его за пояс и лелея голову у него на плече, когда вперед вышел Саргас и, взяв ее за руку, с нежной настойчивостью повлек к себе. Девушка секунду упиралась, но, повинуясь одобрительному взгляду своего творца, послушно отошла.