Грондэл вальяжно опустился в одно из кресел, которое, в буквальном смысле зашевелившись, подладилось под его тело. Карлсен, сев напротив, удивленно ощутил, как мягкий чешуйчатый материал внизу двигается, будто живой. Но надо отдать должное, сидеть стало на редкость удобно. Подавшись вперед, Грондэл коснулся выступа посередине стола. Спустя секунду, открылась дверь на том конце комнаты. Вошла молодая девушка в черном одеянии из единого куска ткани, что придавало ей сходство с официанткой ночного клуба. По голым плечам мягко стелились светлые волосы.
— Наша хозяйка, — представил Грондэл. Карлсен почтительно поздоровался.
— Добрый вечер, сэр, — сказала она с чуть заметным южным акцентом.
Загорелая, с темно-карими глазами, улыбка — заглядение. Женщина вопросительно посмотрела на Грондэла, и, что удивительно, молча вышла.
— Телепатия? — с некоторой растерянностью сросил Карлсен.
— Нет. Она приучена знать, чего я хочу. Отзывается на зрительные сигналы.
Ну и ответ. Хотя ладно.
— Ей не скучно здесь, в одиночестве?
— Нет. Ей так даже лучше.
— Откуда она родом?
Прежде чем Грондэл успел ответить, вернулась с подносом девушка. Она поставила на столик два бокала и зеленый керамический кувшин. Когда наклонилась над столом, от Карлсена не укрылся безупречный бюст в низком вырезе платья. На Карлсена она взглянула как-то юморно, задорно, как смотрят закадычные друзья, легкое движение губ лишь усилило импульс. В бокалы она налила какой-то игристый напиток, для шампанского чересчур уж прозрачный.
— Есть хотите?
— Можно маленько.
Грондэл улыбнулся девушке, и та вышла. Подняли бокалы.
— Ваше здоровье.
Карлсен, осмотрительно пригубив, приятно удивился: вкус превосходный. Пузырьки-искорки словно пристают к языку и небу. Никогда еще не пробовал такого чуда.
— Что-нибудь из спиртного?
— Нет. Просто вода.
— Вода?!
— С газом, называется нитин. На моей планете он существует в естественной форме.
— Вот бы что запатентовать. Слово даю: миллионы можно сделать.
— К сожалению, на Земле производить его дороговато. Необходимы два редких изотопа.
Эйфория совершенно не походила на алкогольную, все было как-то легче, повышало внимательность и предвкушение.
Хозяйка поставила на столик две тарелки все из той же зеленой керамики. Карлсен кисло посмотрел на синюшную какую-то, продолговатую вафлю, отдаленно напоминающую (если бы не цвет) какую-нибудь слойку, наполовину уже раскрошившуюся.
— Это что?
— Вы же есть просили?
— А как его едят?
Хозяйка в ответ отломила кусочек и аккуратным движением сунула Карлсену в рот. Как будто сухарь, только вкус непонятный. Но вот кусочек, размякнув на языке, замрел теплом, как какой-нибудь крепкий ликер. Это же тепло, дымчато пройдя по глотке, приятно разлилось по всему телу. Похоже чем-то на душистую траву, хотя и непонятно, какую именно.
— Что это?
— Мы называем это трагас. Это еда специально для долгих космических путешествий. — Грондэл тоже отломил кусочек. Когда Карлсен потянулся еще за одним, сказал:
— Советую есть медленно-медленно.
Чувствуя расходящееся по животу тепло, Карлсен понял, почему: еда представляла собой твердую разновидность искристого напитка. Точно так же как напиток расчитан на рецепторы жажды, трагас ублажает нервы желудка, чувствительные к голоду. Тепло оставило после себя ощущение, какое бывает после сытной, горячей трапезы. А, спустившись ниже поясницы, выказало и еще одно свое свойство. Ласковая, бархатистая поначалу теплота сексуальной энергии переросла вдруг в свирепый накал желания: так бы и схватил сейчас эту девку, сорвал с нее черную тряпку. К счастью, упрочившийся с некоторых пор самоконтроль погасил такой неистовый выброс в кровь адреналина. Увидев, как Карлсен оттолкнул тарелку, Грондэл улыбнулся.
— Что, наелись?
— Да уж! Это что, для эротистов закусь?
— Разумеется.
— Что значит «разумеется»?
— Всем Уббо-Сатхла очень нравились сильные желания. Хотите сказать, вам не понравилось?
— Нет, — Карлсен мотнул головой. — Есть во всем этом что-то гадкое. Все равно что, знаете… быть педофилом или насильником.
— А это, вы считаете, лишено приятности?
— В целом, да. Лично у меня не вызвало бы удовольствия валять по полу девочку-подростка.
Грондэл поднялся.
— Вот здесь вы с Уббо-Сатхла расходитесь. Хотя это легко исправимо.
Он сдвинул в стене небольшую панель и сунул под нее руку. Вслед за щелчком послышалось негромкое гудение, и в комнате повеяло озоном. Вместе с этим из-под пола заструился вверх синеватый свет, наводнивший постепенно все помещение. И тут резко — будто водой окатили — Карлсен почувствовал, как желание уходит, как вода сквозь песок. Настолько быстро, что ослабли ноги и гулко застучало сердце.
Мелькнуло опасение: как бы не стошнило.
— Что вы такое сделали? — вытеснил Карлсен.
— Просто включил электрический ток.
— Но почему он так действует?
— Это альтернатор Маркарди, фазы меняются сто тысяч раз в секунду.
Тошнота унялась, сменившись приятным каким-то облегчением. Но пока допил бокал, полегчало определенно.
— И в чем его принцип?
— Он отрезает нас от влияния Земли.
У Карлсена несколько секунду ушло, чтобы это усвоить: собственные ощущения были куда интереснее, чем пояснения Грондэла. Ток чувствовался мощной вибрацией, тревожащей жизненное поле.
— При чем здесь Земля?
Грондэл вместо ответа лишь улыбнулся. Наступившая тишина ни в коей мере не казалась противоестественной. Тело вздохом облегчения проняла расслабляющая прохлада. Даже назойливый свет вокруг казался каким-то отрадным. Любопытное ощущение: в сознание будто просачиваются пузырьки.
— Ну как? — подал голос Грондэл.
— Изумительно. Откуда у меня такая легкость?
— Впервые в жизни вы полностью свободны от сексуального желания.
Господи, какая очевидность! Им, Карлсеном, владело сейчас не просто безразличие сексуального удовлетворения, спад желания, от силы, временный. Это была именно свобода — спокойное сознавание безбрежности перспектив, при которых сексуальное желание кажется чем-то глупым и неуместным. Ум способен был охватывать всю панораму пространства и времени. Остаток жизни хотелось провести в размышлениях где-нибудь на заснеженной вершине. Все казалось бесконечно интересным — фактически все, кроме секса, кажущегося теперь какой-то смехотворной и достаточно гротескной абсурдностью.
— Вы хотите сказать, Земля как-то стимулирует сексуальиые желания?
— Безусловно. Разве это не очевидно?
Он еще не успел договорить, как Карлсен понял: так оно и есть. Извечная мысль, что сексуальное желание в основе своей иллюзия, всегда упиралась в непонимание: Земля сама по себе генератор вожделения. В конце концов, именно она — Природа. Цель которой — вызывать у организмов стремление множиться. Чтобы из почвы шли в рост деревья, и травы колыхались на ветру, а каждое живое существо искало себе пару, чтобы «восполнить Землю». Грондэл следил за его лицом.
— Теперь чувствуете?
— Теперь да. Удивляюсь только, как я раньше этого не замечал. Мне стыдно за собственную тупость.
— Ну-ну, ни к чему. Жизненное поле Земли насыщено вожделением, вы и родились среди него. Для вас оно так же естественно, как вкус воды. Вкус воды…
Мысль поистине смешная. Примитивная эта сила, держащая своей хваткой все живое, была груба и туманила, как какая-нибудь дешевая сивуха. И под стать некоему деспоту не допускала, чтобы человек думал сам за себя, мешая мысли, стимулируя инстинкты. Философы стремились познать Вселенную, мистики мечтали о единении с Богом: Земля же снисходила к этому, как к безобидному баловству. Ее занимало только размножение. Хозяйка предложила подлить в стакан, Карлсен покачал головой. Вспомнилось вожделение, обуревавшее считанные минуты назад, и показалось каким-то сном. Желание заниматься любовью виделось сейчас неким колдовством, злыми чарами. К девушке сейчас влекло не больше, чем к манекену.
— Ну что, — завозился Грондэл, — пора отключать альтернатор.