Отчаяние нарастало глухое, тяжелое.
— Но мы же не говорим о коровах с овцами. Речь идет о людях. — Я понимаю, — Грондэл терпеливо кивнул, — понимаю ваши чувства. Вы забываете: мы не люди. В целом мы инородны. В вашем мире мы узники. Чтобы уйти, нам потребуются, может быть, многие столетия. И лояльность у нас тем временем распространяется только на своих.
Карлсен, чувствуя себя шахматистом, пробующим ход, спросил:
— А я… не свой?
Вопрос явно озадачивал Грондэла.
— В каком-то смысле, да. Но лишь частично. Груоды — наши братья. Будь вы одним из них, ваша жизнь была бы вне опасности.
— Почему?
— Есть закон, гласящий: вампир не смеет убивать себе подобного.
— Вы не хотите, чтобы они перестали убивать людей вроде меня?
Грондэл повел плечами. Лицо массивное, рельефное — ни дать ни взять изваяние.
— Положение у меня на редкость непростое. Я готов за вас вступиться, просить о пощаде. Но я не могу предать собратьев.
— Иными словами, если я поклянусь молчать, вы мне поможете. Если нет, умываете руки?
— Карлсен, дорогой мой, — сказал Грондэл со вздохом, — прошу вас, послушайте меня. О выигрыше можете и не мечтать. Они в десятки — куда там, в тысячи раз сильнее вас! И в придачу им — тысячи андрогенов. — Андрогенов?! — Карлсен был сражен.
— Вы, должно быть, догадались, посидев тогда в ресторане. Андрогены — их поля ягода. И выступать будут на их стороне.
— Андрогены — вампиры?
— Да нет же. — Поколебавшись, Грондэл решил разъяснить. — Груоды понимают, что когда-нибудь им могут понадобиться союзники. И эти союзники должны быть готовы выступить против людей, а потому и чувствовать себя не вполне людьми. Отсюда и ощущение эдакой отобщенности. Вот она, нарочитая их враждебность — вся наружу. Все равно, что члены какой-нибудь секты, всех прочих считающие проклятыми.
— Им известно, что груоды убивают людей?
— Нет. Из людей этого не знает никто, только вы. Поэтому вы для них так и опасны.
— Не успей я тогда заскочить в поезд, что бы произошло?
— Не знаю. Вероятно, перекодировали бы ваш ум и сделали одним из своих служителей.
— То есть, овладели бы моим телом?
— Точно.
Карлсен предпочел об этом не думать — он действительно был тогда на грани.
— Кто конкретно пытался мной овладеть?
— Не знаю, но видимо, их лидер.
— Кто именно?
— Не скажу. Об этом знают только груоды. Между собой мы зовем его Грекс — это имя… одного из наименее приятных наших предков. Известно, единственно, что у него замечательные организаторские способности. Если прибрать вас пытался Грекс, то от неудачи он ох, как распалится.
В памяти ожил серый, ватно обволакивающий, удав. И тут сполохом сверкнул гнев: надо же, так бесцеремонно, по хозяйски вторгаться в сокровенное, в самый корень, основу! Возникло острое желание воспротивиться.
— Ну, так что теперь?
— Шансы у вас ограниченны, — рассудительно заметил Грондэл. — Можете возвратиться со мной в Нью-Йорк. Но это небезопасно. Или остаться здесь. Груоды вряд ли сюда заявятся.
— Почему же?
— Они недолюбливают альтернатор Маркарди.
— А андрогены?
— Не знаю. До сих пор не понимаю, как у них работают мозги.
Карлсен подумал.
— Получается, здесь я в безопасности?
— Да.
— А как только высунусь, меня попытаются убрать?
— Почти наверняка.
— А что, если…
Договорить не успел: где-то прерывисто загудело, свет вверху начал помаргивать. В душе прорастало тяжелое предчувствие.
— Гости, — проронил Грондэл.
Из соседней комнаты вышла девушка.
— Кто там? — осведомился Грондэл.
— Машина, в ней пятеро.
Грондэл, пройдя через комнату, коснулся выключателя. Свет померк. Через несколько секунд сверху начало цедиться скупое, тусклое свечение. Калсен, напряженно уставясь вверх, изумленно увидел, что потолок словно бы растворяется, превращаясь в подобие облачной дымки. Постепенно рассеялась и дымка — комната разом наполнилась предвечерним солнечным светом. Потолок будто превратился в исключительно чистый, прозрачный лед. Футах в десяти вверху темнело брюхо припаркованного автомобиля, из которого сейчас вылезал какой-то бородач. Следом один за другим выбрались четверо андрогенов. Одного Карлсен узнал: Макналти.
— Бенедикт, ты здесь? — громко спросил бородач.
Голос прозвучал настолько четко, будто доносился отсюда, из комнаты. Карлсен ожидал, что человек сейчас посмотрит вниз, но тот смотрел в сторону дома, словно не догадываясь, что земля под ногами прозрачна. Вот он прошел непосредственно над ними, ставя подошвы туфель, и поднялся по ступеням крыльца. Андрогены ждали около автомобиля.
— Привет, Георг, — сказал Грондэл обычным голосом.
Бородач оторопело оглянулся.
— Где ты?
Голос показался Карлсену знакомым. Через секунду-другую вспомнилось. С этим человеком он разговаривал в ресторане — «стареющий хиппи» с ребенком. Даже имя вспомнилось: Георг Крайски.
— Я у себя в мастерской, провожу опыт, — подал голос Грондэл. — Неудачное ты время выбрал для визита.
Бородач скользящим взглядом смотрел перед собой. Ясно, что их он не замечает.
— Бенедикт, — сказал он. — Ты знаешь, зачем я здесь. Мне нужно поговорить с Карлсеном.
— Зачем? — спросил Грондэл сухо, со скрытой враждебностью.
— Ты знаешь зачем.
Грондэл притих. Наконец, сказал:
— Георг, ты сам эту кашу заварил. Твои дела не вызывали у меня симпатии никогда. Теперь вот ты хочешь моей помощи, чтобы избавиться от Карлсена. А я этого допустить не могу. Он один из нас.
Крайски, сидящий сейчас на крыльце, насмешливо спросил:
— Это правда, Карлсен? Ты один из нас?
Карлсен хотел было ответить, но Грондэл тряхнул головой, остерегающе вскинув руку. Поздно: Карлсен безошибочно уловил, как импульс намерения передался Крайски. В нависшей тишине ощутилось и растущее раздражение бородача, по всей видимости не привыкшего к пререканиям. Тем не менее, тон у него был по-прежнему сдержанным и ровным. Карлсен невольно впечатлился такой самодисциплине.
— Бенедикт, это глупо и недостойно. Давай поговорим лицом к лицу.
— К чему? Мы и так уже говорим.
Примечательно то, что стали читаться мысли Грондэла: к Крайски он относился с антипатией и недоверием, и намерения его считал каверзными. — Бенедикт, мое терпение на исходе, — фраза прозвучала явным предостережением.
— Извини. Но войти ты не можешь.
Крайски зачем-то кивнул андрогенам. Макналти, осклабясь, влез на переднее сиденье автомобиля. Следующий шаг смотрелся до странности безобидно. Из радиатора, разбухнув, выделился пузырь и плавно скатился на землю — диаметром дюймов шесть, переливчатый, как нефтяная пленка. Следом проворно скатился еще один, и еще, и еще. Карлсен вопросительно поглядел на Грондэла, но тот, видимо, сам не знал, что сказать. Пузыри теперь отскакивали по два-три в секунду, стойким ветерком подкатываясь к дому. Судя по движению, в сравнении с обычными пузырями, эти были не так легки и податливы, напоминая скорее стеклянные шары. Через несколько минут обозримая площадка вверху сделалась нежно колышущимся ковром из пузырей.
— Это оказалось легче, чем я ожидал, — произнес Крайски.
Через несколько секунд Карлсен понял, о чем он. Прогалина непосредственно над головой была свободна от пузырей, так что проглядывало небо, то же самое и с прогалиной над Грондэлом. При хождении по комнате смещались и пузыри, так что небо над головой виднелось постоянно. Спустя считанные секунды сверху на них смотрел Крайски. Судя по сосредоточенности взгляда, теперь он их, несомненно, видел.
В лице у него было что-то странное. Тут Карлсен понял, что именно. В тот вечер за разговором глаза у Крайски были мягко карие, создающие впечатление душевности и дружелюбия. Теперь взгляд синих глаз был цепким и острым. Тем не менее, сомнения не было: человек этот один и тот же.
— Алле там, внизу, — обратился Крайски. — Можно войти, или придется силой?
— Ни то и ни это, — решительно парировал Грондэл.
Пройдя через комнату, он резко отодвинул панель и щелкнул тумблером. Карлсен напрягся, реагируя на гудение, запах озона, и струящийся синеватый свет. Опять нахлынула тошнота, а тело лишилось силы, хотя и не так резко, как в прошлый раз. Он прислонился к стене, чтобы не подогнулись ноги, и прикрыл глаза. Через несколько секунд, когда открыл, тошнота сменилась холодной ясностью.