Взгляд привлекли движущиеся вверху тени. Пузыри поисчезали, а непосредственно вверху — во дела! — на земле вниз лицом лежал Крайски и тупо уставясь орал, по-видимому, от ярости. Тут до Карлсена дошло, что лицо бородача искажено не гневом, а болью. Вылупив луковицами глаза, он шумно втягивал воздух, как от удушья. В нескольких футах вповалку лежали андрогены — судя по позам, либо бездыханны, либо мертвы.
Макналти возле автомобиля, щекой к земле. Проходя внизу, Карлсен успел разглядеть окаменевшие пустые глаза и струйку слюны в углу рта: мертв, почти наверняка.
Грондэл снова щелкнул тумблером, синеватый свет моментально унялся. Снова банной духотой обдала замкнутость. Крайски вверху с трудом взгромоздился на корточки. Посидев, выпрямился. Доковылял до ступеней крыльца, тяжело на них опустился.
— Ну с-сволота, я тебе это припомню, — процедил он, мутно вперившись в Грондэла.
Теперь было ясно, что он их видит, или, по крайней мере, точно знает, где они находятся.
— Извини, — отозвался Грондэл. — Это произошло по твоей вине. — Ну уж нет. — Злоба в голосе была как отравленный стилет, преступная сущность угадывалась в нем инстинктивно, — Нет, Бенедикт, вина была всецело твоя. — Он ткнул пальцем в сторону Грондэла.
При этих его словах Грондэл опять потянулся к тумблеру. Время замерло, а Карлсена пронзила боль под стать стойкому электрошоку. Ткани тела словно разрывало, и какую-то секунду он был как будто вне себя, собственное тело видя приплюснутым к стене. И тут боль неожиданно канула, а он воссоединился с собой. Но, когда попробовал шевельнуться, мышцы не повиновались. Тело застыло, словно в тисках какой-то невидимой силы. Даже губы при попытке заговорить не слушались. А вот глаза двигались, и в нескольких футах видно было Грондэла, тоже застывшего статуей, рука так и заведена над тумблером. Как видно, паралич этот был прямым воздействием воли Крайски, усиленной гневом и ненавистью. Грондэл, в целом способный ей противостоять, как бы потерял равновесие, оказавшись в положении борца, прижатого к ковру. Понимая, что поединок не принесет ничего хорошего, он пассивно, без сопротивления ждал.
В комнату вошла девушка. Вид напряженно застывших мужчин ее, похоже, не удивил. Проверив кувшин на столе, она с очаровательной улыбкой повернулась к Карлсену.
— Чего-нибудь принести?
Вспомнилось замечание Грондэла насчет ее реакции на зрительные сигналы. Поведя глазами в сторону тумблера, Карлсен попытался приказать, чтобы она его включила. Большие бархатные глаза выразили недоумение, девушка покачала головой. Встретившись же глазами с Грондэлом, она, похоже, кое-что уловила.
— Вам что-нибудь принести, сэр? — спросила она, подойдя.
Лица Грондэла видно не было, но ясно, что связываться взглядом он все же мог. Немного помедлив, словно бы вслушиваясь, девушка потянулась к тумблеру. Но не успела коснуться, как рука у нее дрогнула и неожиданно опала. Спустя секунду она навзничь запрокинулась на стол, тело сделалось странно податливым и дряблым, словно из него удалили все кости. В воздухе неприятно запахло паленым. На глазах у Карлсена свешенная к полу рука стала удлиняться, будто плавленный воск. Вот, ладонь отпала от запястья и розовое вещество вытекло, словно желе, образовав на полу лужу. Утратили форму и ноги в черных чулках — обращаясь в жижу, стали плоскими. Хорошо, что хоть лица отсюда не видно. Минуты не прошло, как на столе мокрой тряпкой лежало одно лишь черное одеяние, истекающее розовой жидкостью, которая на полу бурела, смердя запахом жженого пластика.
Из соседней комнаты донесся звук торопливо пиближающихся шагов. Одновременно с тем шевельнулись плечи у Грондэла, он двигался, пытаясь высвободиться из тисков сжимающей его невидимой силы. Воля просто невиданная, сам Карлсен ничего не мог поделать со своей неподвижностью, будто тело полностью сковано местным наркозом. И тут, вместе с тем как распахнулась дверь, Грондэл освободился. В это же мгновение исчез паралич и у Карлсена. Грондэл схватился было за тумблер, но тут раздался голос Крайски:
— Поздно, Бенедикт!
Он стоял в дверном проеме. Рука Грондэла лежала на тумблере.
— Ты мне можешь назвать достойную причину, которая меня сейчас удержит?
— Безусловно, — в голосе у Крайски не было ни намека на напряженность.
— Теперь-то я здесь, так что можно и поговорить.
Такая сдержанность просто восхищала, не сказать завораживала. Учитывая гнев и ненависть буквально пяти прошедших минут, такой самоконтроль казался сверхчеловеческим.
Грондэл опустил руку, на лице все такая же враждебность. Но Крайски этого вроде и не замечал, на Грондэла даже не глядя. Рухнув в ближайшее кресло (как будто только за этим и шел), он голосом обиженного упрекнул:
— Не знаю, зачем ты все это так затрудняешь.
— Потому что не доверяю тебе, — отозвался Грондэл.
Карлсен каким-то образом сознавал, что у Уббо-Сатхла такой отзыв звучит куда серьезнее, чем у людей. Психическая связь сводит недоверие, можно сказать, на нет.
— Боялся, что ли, что я доктора Карлсена кончу? — спросил бородач насмешливо, будто речь шла о какой-нибудь ручной зверушке.
— Да, — Грондэл кивнул.
— А что, мысль такая была, — с улыбкой заметил Крайски. — Правда, теперь, я вижу — это невозможно.
— Почему?
— Потому что удерживать его было трудно, и глаза по-прежнему оставались подвижны. Люди этого не могут. — Он впервые удостоил взглядом Карлсена. — Похоже, Бенедикт прав. Ты действительно один из нас. Это мне запало еще в ресторане. Ты очень быстро меняешься.
Упоминание о ресторане просто изумило. Этот Крайски совершенно не походил на того дружелюбного хипповатого парня. Сейчас он был старше, жестче и несравненно опаснее.
Грондэл, обогнув липкую лужу на полу, занял кресло напротив Крайски.
— А ты уверен, что являешься одним из нас?
— Не мели чепухи, — с ноткой раздражения воскликнул Крайски, — Ты прекрасно знаешь, что да. Я лишь пользуюсь правом выносить свое суждение и соответственно действовать.
Карлсен, последовав примеру Грондэла, решил сесть. И правильно: тело было тяжелым от усталости и ныло, как после побоев. Но виду он не подавал, чего доброго, заметят со стороны.
— А если суждение подскажет вам убить меня?
Крайски пожал плечами.
— Это невозможно, Бенедикт подтвердит. Нам нельзя убивать сородичей.
Это будет шаг назад в эволюции.
— Убивать людей — то же самое, — вставил Грондэл.
— Это ваше мнение, — гладко отреагировал Крайски.
— Это же и мнение Контролирующего Совета.
— Тоже известно. Я его, знаешь ли, не разделяю.
— А я — да, — снова вмешался Карлсен.
Крайски вперился, и секунду под напором его взгляда тянуло опустить глаза. Однако Карлсен, сам себе дивясь, вполне достойно этот напор сдерживал. Будто некий резерв внутренней силы выявился, которой и не подозевал.
— Это поправимо, — заметил Крайски.
— Как? — Карлсен по-прежнему дивился своей стойкости.
Крайски улыбнулся, как бы принимая родство.
— Единственным средством, естественно. Уговором.
— Вы считаете, меня можно уговорить на… прощать убийство? — ошеломленно выговорил Карлсен.
— Да.
От такой непринужденной уверенности даже внутренняя стойкость как-то поколебалась. Крайски повернулся к Грондэлу.
— Ты согласен?
Какое-то время они, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Было ясно, что между ними что-то происходит. Затем Грондэл медленно кивнул.
— Что ж, ладно, — и, повернувшись к Карлсену, — он имеет в виду то, что сказал.
— Откуда вы знаете?
— Знаю, — ответил Грондэл односложно.
Карлсен повернулся к Крайски, встретив его взгляд, полный спокойной серьезности.
— И как он, по-вашему, думает меня убеждать?
— Не знаю, — сказал Грондэл. — Но он обещает использовать лишь честные средства.
— И вы ему верите? — говорить так, будто Крайски при этом нет, было откровенной дерзостью, но бородач того заслуживал.
— Я знаю, он говорит правду, — сказал Грондэл. Карлсена почему-то охватила безотчетная радость.
— Что ж, прекрасно. — Крайски поднялся. — Тогда мы должны идти.
— Куда? — поднял глаза Грондэл.
— Сказать не могу. Но здесь этого не сделаешь.
Лицо у Грондэла опять застыло изваянием. Карлсен истолковал это как знак согласия. Крайски осмотрительно обошел липкую лужу, начинающую чернеть.