В двух кварталах от его дома, в пыльном скверике, воняющем застарелой мочой (поскольку туалетов поблизости не было) и тухлой селедкой стоял пивной ларек и несколько столиков. Все они уже были заняты жаждущими утренними пьяницами с красными глазами и помятыми лицами. А кому не хватило место за столиками, располагались на ближайшей травке газонов, что было даже удобнее — всегда можно тут же и прикорнуть.
Серега, отстояв очередь, взял две пол-литровые кружки из толстого стекла, два бутерброда с вонючей селедкой и, оглянувшись, побрел к ближайшему незанятому клочку жухлой городской травы. Но только он успел сделать пару глотков, прощальным взором окидывая милые сердцу пейзажи, как к его "полянке" подошел какой-то мужик интеллигентной внешности, но тоже с двумя кружками в руках, а еще с портфелем.
— Позволишь присоединиться?
— Садись, место не купленное, — буркнул Серега, которому так и так надо было излить кому-то свое горе, а пацаны сейчас кто на работе, кто учится.
— Выбрось ты эту гадость тухлую, — усаживаясь, кивнул на серегины бутерброды мужик, — у меня, гляди, что есть!
И достает из портфеля завернутый в несколько газет сверток, источающий аппетитные ароматы.
— Знакомый вчера из Владивостока привез — настоящий осетр! Ел когда-нибудь такое чудо?
— Не-а, — мотнул головой Серега, пуская слюну на красивую рыбу с розовым нутром.
— Угощайся! — сделал широкий жест незнакомец, — меня, кстати, Володей зовут.
— Сергей, — коротко отрекомендовался Петров, отрываясь от кружки.
— Ну, что, Серега, давай за знакомство? — предложил Володя, доставая из того же портфеля бутылку дорогой водки "Посольская", по шесть рублей двадцать копеек за пол-литра.
— Да это просто праздник какой-то! — с энтузиазмом воскликнул Серега, который не только осетрины но и водки "Посольская" до сего дня не пробовал. "Вот они, атрибуты красивой жизни!" — мелькнула у него шальная мысль.
— А то! — поддержал его новый друг Володя, разливая водку прямо в кружки с пивом, — как говорится: водка без пива — деньги на ветер!
И оба весело и довольно расхохотались.
Спустя полчаса там же.
— Понимаешь, Володя, — пьяно втолковывал Серега, — я же ненавижу эту страну, а они меня ее защищать заставляют!
— Вот, гады! — так же пьяно поддакивал Володя, посматривая на Володю, к слову говоря, совершенно трезвым взглядом. Но Володя, охваченный праведным гневом, подогретым "Посольской" с пивом, ничего уже вокруг не замечал.
Здесь, думаю, надо сделать короткое отступление для тех, кто не застал тех "страшных" советских времен и знает о них лишь понаслышке. Ничего не могу сказать о годах правления Сталина или Хрущёва, ибо в силу возраста, первого просто не застал, а правление второго застал, но в годах совершенно младенческих. Но вот в семидесятых — восьмидесятых годах, прозванных, соответственно "годами застоя" и "годами Перестройки", никто никого не хватал на улицах за анекдоты о советских руководителях или за то, что ты ругал советскую власть. Распустился народец в то время, ничего не боялся. Более того, признаваться в своей нелюбви к социалистической родине считалось чуть ли хорошим тоном. Ну, неофициально конечно. Официально по-прежнему реяли алые флаги и со стен домов взирали на плоды развитого социализма, а потом и "социализма с человеческим лицом" строгие лики Маркса, Энгельса и Ленина в ряд, звучали речи с трибун и на груди пионеров в тон алым флагам висели красные галстуки.
Потому, думаю, СССР и развалился. Ибо, трудные времена — трудными временами, дефицит — дефицитом, но были в истории СССР времена и потруднее и дефицит подефицитнее, и ничего — страна не разваливалась. Я что хочу этим сказать? — Да только то, что не было в то время, весной 1986 года в этих серегиных признаниях совершенно ничего страшного. Ничто ему за них не грозило ни от милиции, ни от КГБ — ни от кого вообще. Ну, если, конечно, он с такими лозунгами не решился бы пойти на Красную площадь. Да даже и тогда вполне могло бы прокатить без последствий.