– И все довольны! – мрачно закончил Шелест.
По помещению бункера поползла тишина.
– А ведь конец президента означал бы конец войне, – сказал Утолин.
Сапрыкин посмотрел на него как прицелился.
– Не шутите, Борис Семёнович.
– Я не шучу, – сверкнул глазами контрразведчик. – Чтобы война кончилась, нужно принять кардинальное решение, а не «улучшать обстановку на поле боевого соприкосновения», как СМИ описывают наши манёвры на линии фронта, и тем более не «оптимизировать» ситуацию. А то чертим в кабинетах «красные линии», словно это панацея. Кого хотим обмануть?
– Убьём Зе, американцы поставят кого-то ещё, – сказал Чуев, ища глазами поддержку командующего, – и будет то же самое.
– Не будет! Это отговорка, чтобы не менять стратегическое положение, удобное для всех игроков! Ведь не секрет, что на гибели наших солдат наживаются олигархи и продажные чины!
– Полегче, полковник!
– Покопайтесь в Сети, там в открытом доступе и не такое услышите. А главное – это правда!
Мягко зазвонили чьи-то наручные часы.
Адъютант командующего выбежал.
Сапрыкин посмотрел на свой хронометр.
– Товарищи, у меня онлайн с передовой, расходимся. Жду вас к десяти часам. А вас, Роман Викторович, прошу остаться.
Директор ФСБ посмотрел на вставших Чащина, Утолина и Шелеста.
– Вас я тоже попрошу остаться.
Сапрыкин нахмурился, но возражать не стал.
Шелест посмотрел на Лобовых.
– Устраивайтесь пока в деревне, найдите Снежану, потом поговорим.
Прихватив Лавинию, «близнецы» покинули бункер командующего.
Чуев тоже хотел присоединиться к оставшимся, но Сапрыкин его выпроводил, сказав одно слово: потом!
Через четверть часа Тарас отыскал Снежану, вывернувшуюся откуда-то из-за колонны бронемашин, и она провела троицу к своим, устроившимся возле одного из домов села недалеко от штабной столовой. Бойцы группы Шелеста уже убыли все вместе куда-то, и Солоухин с Лариным ждали своих на скамеечке, подставив лица лучам солнца.
Ларин, исцарапанное лицо которого было залеплено полосками пластыря, закидал Тараса вопросами, желая узнать, о чём шла речь на совещании, но капитан не хотел разговаривать, и Снежане, успевшей расспросить Лобова, пришлось общаться с лейтенантом самой.
– Они там, в штабе, наверное, обалдели от таких речей? – хохотнул Ларин.
– Придут в себя не скоро, – улыбнулась девушка.
Солоухин смотрел на них вопросительно, однако вопрос задал лишь один:
– Куда мы теперь?
– Не знаю, – признался Тарас.
– Хорошо бы не на фронт, – пошутил Ларин.
– А где Итан с Лави? – спросила Снежана, оглядываясь.
– Сказали, что скоро присоединятся.
– Наверное, отошли по надобности, – предположил Солоухин.
– Могли бы и в штабе это сделать.
– Постеснялись, наверное.
– Тарас, у тебя есть связь с ними?
– Нет, их мозговые рации работают в других диапазонах.
– Идёмте в столовую, – сказала Снежана. – Я договорилась, нас покормят.
– А они?
– Найдут.
– И то дело!
Словно почувствовав всю навалившуюся на них усталость, трое мужчин и девушка поплелись в столовую.
Командующий был угрюм, озабочен и неразговорчив.
– Подумали? – спросил он, оглядев собравшихся.
Кроме присутствующих на ночном бдении в десять часов утра в командном бункере появился ещё один человек – председатель Совета безопасности Смоляков. Утолин уже успел с ним пообщаться, зная все расклады состояния войск и служб, Смоляков же, заместитель комиссара РОКа, знал настроения во всех ветвях власти, и оба договорились донести до сознания командующего главное: одним ударом закончить СВО и не допустить перемирия на условиях американцев, равно как и российских олигархов, заинтересованных не меньше американцев в продолжении войны.
– Подумали, – после паузы ответил Самойлов, гладко бритый и свежий, выглядевший так, будто прибыл только что с морских пляжей. Естественно, он переживал по поводу развернувшихся событий, но не подавал виду.
– Слушаю вас. – Сапрыкин сел за свой стол, на котором безукоризненно была разложена вся его оперативная канцелярия.
– Разрешите, товарищ генерал? – сказал Утолин, освобождая своего непосредственного начальника от мук заявлять о своём решении.
– Слушаю.
– Мы обсудили кардинальное решение. Самое позорное во всей этой катавасии то, что мы подчиняемся решениям людей, не только не помогающих фронту, но и прямо мешающих нам победить. Отбросим мнения тех, кто кричит о войне «со всем Западом», а не только с Украиной, и поэтому мы стоим на месте. Уверен, что это существенная причина, но не главная. И вы это знаете. Если бы ещё в мае прошлого года взяли Харьков и Киев, война была бы уже давно закончена. Кто отдал приказ «оптимизировать» потери и отступить от столицы в качестве жеста «доброй воли»?