Несколько человек помогли Маше выбраться из вездехода. Она вглядывалась в знакомые лица, здоровалась. Кругом слышалось беспрерывное:
— Какомэй, Маша!
— Какомэй, Тэгрынэ!
— Етти!
Вон гарпунер Вуквукай, огромного роста и небывалой силы мужчина. Он остался таким же, каким был десять лет назад.
Вон председатель колхоза Мыльников Сергей Иванович, а рядом с ним Федя Кикиру, первый пастух коровьего стада.
А вот и Андрей Пинеун с темным обветренным лицом, с седой прядью, выбивающейся из-под меховой шапки.
— Отдыхать пойдете? — учтиво спросил Сергей Иванович, не зная, какой тон взять, пока у Марии Ивановны нет должности.
Кикиру подхватил ее чемодан и пошел вперед.
— У нас теперь своя гостиница! — гордо объявил он. — Как «Россия» в Москве. Четыре общих номера и два «люкса»!
«Люкс» представлял собой одноместный номер с отдельным рукомойником и обилием ковров. Ковры были на стене, на полу, и даже кровать застелена ковром.
— Устраивает вас эта комната? — с прежней учтивостью спросил Сергей Иванович. — На кухне есть плита. Она топится с шести утра. Имеется электрический чайник… А вообще можно питаться в столовой. Она рядом с гостиницей.
Кикиру на правах человека, принесшего чемодан, все еще оставался в комнате, хотя перед уходом председатель выразительно посмотрел на него. Парень сделал вид, что не заметил этого.
— Какие тут у вас новости? — спросила Маша, снимая пальто.
— Какие могут быть новости при сухом законе? — сердито буркнул Кикиру. — Выдают только по субботам и только по бутылке на человека. Разве могут произойти какие-нибудь интересные события при такой нищенской норме? — Кикиру сел на стул и посмотрел в окно. — Приходится стиркой заниматься.
— Разве это так уж плохо? — не поняла Маша.
Кикиру неопределенно пожал плечами:
— Стиральная машина берет много энергии. А напиток получается в общем-то не очень крепкий.
— Ничего не понимаю, — растерянно сказала Маша. — Какой напиток? При чем тут стирка?
— А вы разве не в курсе? — невинным голосом продолжал Кикиру.
— Нет.
— В стиральной машине можно варить брагу, — пояснил он. — Это мое личное открытие. Так сказать, открытие века! Вы посмотрите: в магазинах очереди теперь за стиральными машинами.
— Чего только не придумают! — произнесла Маша, пораженная услышанным.
Кикиру вздохнул, взял шапку.
— Тогда я пошел…
Маша долго смотрела на захлопнувшуюся за ним дверь…
Она переоделась, умылась и тоже вышла — решила пообедать в столовой. В свое время лукрэнская столовая славилась по всему району. Только здесь подавались такие экзотические блюда, как моржовые и нерпичьи ласты «фри», бифштекс из белухи, натуральный олений прэрэм, моченая морошка и дикий тундровый чеснок.
В столовой было оживленно, но много столиков пустовало. Кругом — разноцветный пластик, стулья легкие. Словом, колхозная лукрэнская столовая была не хуже какого-нибудь материкового кафе.
Маша выбрала место у окна. На столике лежало меню, отпечатанное на машинке. Суп из оленьего мяса, оленье жаркое… Курица… Свежие огурцы и помидоры… Сметана, яйца…
Подошла девушка. Она была в белом переднике, в белой наколке.
— Еттык! — поздоровалась она по-чукотски. — Хотите свежую строганину? Только что привезли.
Стружки белого чира скоро оттаивали, строганину надо было есть быстро. Потом девушка подала густой олений суп. Поднося ложку ко рту, Маша с тоской подумала, что при такой еде ей ни за что не похудеть. «Надо, наконец, сделать окончательный выбор между едой и стройной фигурой. А может быть, уже поздно заботиться о фигуре?..» Маша в общем-то не очень задумывалась о своем возрасте. Может, и оттого, что у нее не было своей семьи, и оттого, что она всю жизнь или работала среди молодежи, или жила среди молодых. Последние годы она провела в студенческом общежитии. И хотя оказалась там почти на десять лет старше других, не ощущала этой разницы. Да и все другие удивлялись, когда узнавали истинный возраст Марии Тэгрынэ.
Маша с удовольствием доела суп, оленье жаркое и тогда лишь решила, что надо все-таки худеть. Вспомнилась шутка Роберта Малявина. «Надо позавтракать так, чтобы не хотелось обедать, надо обедать так, чтобы не хотелось ужинать. А вечером надо поесть плотно, чтобы и завтракать не хотелось…»
Она уже пила чай, когда в столовую вошел Андрей Пинеун. Заметив Машу, он заколебался, но подошел.
— Можно с вами сесть?
— Я буду очень рада, — ответила Маша. И действительно была рада.
Она еще никогда не ездила по Чукотке в качестве отпускницы. Было как-то странно чувствовать себя совершенно свободной. У нее решительно никаких дел ни к председателю колхоза, ни к кому-либо из колхозников Она даже не гостья здесь, потому что в Лукрэне у нее нет ни родственников, ни близких друзей. Пожалуй, зря она приехала сюда. Ни к чему этот месячный отпуск. Надо было сразу браться за работу. Откровенно говоря, она не чувствовала никакой усталости. Наоборот, испытывала огромное желание поскорее взяться за настоящее большое дело.
Андрей Пинеун заказал себе обед и уставился в окно.
«Что же это он? — подумала Маша. — Сел со мной и молчит. Да еще с таким безразличием смотрит в окно. И выражение на лице какое-то отрешенное. Даже не посмотрел в тарелку и, наверное, не представляет, что ест. Для него все равно, что в тарелке — оленье мясо, моржовое или китовое. Для него это просто питательные вещества…»
Видимо, Андрей почувствовал ее взгляд и поспешно сказал:
— Извините…
— Ничего, ничего, — быстро ответила Маша. — Кушайте.
Но Андрей уже положил ложку на стол, аккуратно вытер губы салфеткой.
— Вы, наверное, удивляетесь тому, что я живу здесь, в Лукрэне?
— Почему?
— Ну, помните… Помните, что вы говорили на нашей свадьбе?
Честно говоря, Маша не помнила.
— Вы тогда сказали: придет время, и Андрей Пинеун будет командовать большим океанским лайнером… Тогда это слово еще было новым — и все старались щегольнуть им… А предсказания-то ваши и не сбылись: я капитан всего-навсего маленького морского катера. Колхозный капитан… Попросту — судоводитель среднего класса.
— Ну и что же? — бодро возразила Маша. — Каждый на своем участке может добиться многого.
— Да-а, — протянул Андрей. — Не выветрилось еще у вас крупноблочное мышление…
— Что?! — чуть не вскрикнула Маша.
— Извините, — усмехнулся Андрей. — Я имею в виду эти выражения: каждый на своем месте добьется великого… нет профессий неинтересных… романтиком можно быть и за кухонной плитой… И многие другие готовые блоки, используемые в воспитательных целях.
— Лучше расскажите, как вы жили эти годы, — попросила Маша.
— Рассказывать долго, — вздохнул Пинеун. — Хотите, встретимся вечером? Вас не шокирует такое предложение? С ходу, так сказать.
— Нисколько. Давайте адрес.
— Я сам зайду за вами, — пообещал Пинеун…
К обусловленному часу Маша почувствовала, что она неспокойна. Обошла все селение, заглянула на звероферму, зашла в сельский Совет, в библиотеку, в школу, в детский сад. Почти все знакомые приглашали вечером на чай — она отказывалась.
Точно в семь послышался стук в дверь, и перед Машей предстал Андрей Пинеун. Он был в морской шинели, в шапке с крабом. На рукаве сверкало золотое шитье. Припорошенные снегом ботинки носили явный след попыток навести блеск.
— Добрый вечер, — сказал Пинеун, краснея. Он вдруг смутился оттого, что Маша так внимательно оглядела его.
Смущение сменилось раздражением. Пинеун сухо произнес:
— Если вы готовы, пойдемте.
Маша молча оделась. Андрей подал пальто и распахнул дверь перед ней.
Холодный воздух, идущий плотным потоком со стороны замерзшего моря, бил в лицо. Вокруг высились дома, новые и старые. Переулки кончались у высокого обрыва, за которым виднелся близкий горизонт заторошенного моря. Что-то было необычное в облике Лукрэна, хотя дома такие же, как во всех иных чукотских селениях, может, только некоторое преобладание многоквартирных зданий да длинные короба центрального отопления придавали ему особый вид… Нет, что-то другое. Может быть, лампочки уличного освещения, закрытые плотными матовыми колпаками?