— А причём здесь Саша Смирнов?
— Андрей Смирнов, Сашин отец, кстати, действительно известный в республике поэт и писатель, болел туберкулёзом. Вернулся больным с войны. Потом в одночасье чудесным образом выздоровел, а сын его остался на учёте в туберкулёзном диспансере и был в этом санатории как раз тогда, когда вся эта катавасия и приключилась. Тебе достаточно примеров? Продолжать или спать будем?
— Ну, давай ещё одну какую-нибудь историю расскажи и будем спать.
— Андрей работал заведующим по хозяйственной части в научно-исследовательском институте истории, языка и литературы при Совмине республики. И однажды был приглашён директором этого института в гости, вместе с сыном на день рождения дочери Лизы. Лиза была инвалидом с рождения.
— Была?
— Именно была. Вся её жизнь проходила в инвалидной коляске. Выздоровела прямо на глазах у гостей.
— Чудесное исцеление? А гости видели, как Саша на неё руки накладывал?
— Ты знаешь, я тоже этот вопрос задавал. Этого не подтвердил ни один из гостей. Но, на этом история Лизы Князевой не закончилась. Вскоре после выздоровления они оба записались в детскую музыкальную школу, где занимались по индивидуальному плану на платной основе. У Лизы раньше, до выздоровления вообще не было музыкального слуха, представляешь. А через год у Лизы открывается певческий голос необыкновенной красоты, и она переезжает в Москву и поступает в Гнесинку, где и продолжает сейчас учиться.
— А Саша?
— А Саша остаётся в Оружейном и за три года оканчивает с золотой медалью среднюю школу, медицинское училище с отличием, получая специальность медбрата и с отличием же музыкальное училище.
— И к тому же становится композитором, — добавила Софья. — Но, ты мне так и не сказал своего мнения.
— Пока от него не пострадал ни один человек, — сказал Георгий, — поэтому я предлагаю ничего не предпринимать. Давай будем жить, а со Смирновыми дружить семьями. Мы сейчас Саше немного помогли, и с консерваторией, и с жильём. Вывели его отца через Клавдию Ивановну на нашего человека. Так что он находится под нашим плотным присмотром.
— Он не догадывается?
— Надеюсь, что нет. Кстати, он свою квартирную хозяйку омолодил лет на 20. Ей около 80 лет, а сейчас 60 лет с трудом дашь.
— И как он это залегендировал?
— Повесил бабуле лапшу про чудо-эликсир.
— А та что?
— А та вообще фортель выкинула, «увнуковила» его и прописала на своей квартире, как внука.
— А документы?
— Провели экспертизу: бумага, фактура, чернила, почерк — все подлинное. Глубже копать не стали, многие архивы во время войны сильно пострадали.
— Значит, ты всё-таки думаешь, что это всё Саша делает?
— Ну, а кто же ещё?
— А как он это делает?
— А вот этого никто не знает, даже его отец, но, те, кто догадываются пользуются этим уникумом.
— А, если сообщить о нем в органы?
— Да ты что, они же костоломы к тонкой игре неспособны по своей сути. Ну, да ничего, их время подходит к концу, скоро за них серьёзно возьмутся.
— А, если они сами на него выйдут?
— Если мы не успеем вмешаться, то всё может закончиться тем, что он просто исчезнет, сбежит за границу, и мы его больше никогда не увидим.
Москва, Кремль, кабинет Никиты Сергеевича Хрущёва, 15 октября 1958 года, 11 часов утра.
Хозяин кабинета сидит за письменным столом и что-то пишет. В огромной комнате больше никого нет. Настольные часы пробили 11 часов. Хрущёв включил связь с секретарём:
— Шелепин пришёл?
— Да, Никита Сергеевич.
— Пусть заходит.
Дверь кабинета открывается и заходит Шелепин, здоровается:
— Здравствуйте товарищ первый секретарь …
Хрущёв, продолжая сидеть за столом, машет руками и прерывает его:
— Александр Николаевич, мы же с тобой договорились, что официоз мы оставляем для пленумов и съездов, а в остальных случаях вполне достаточно обращения по имени и отчеству.
— Прошу прощения Никита Сергеевич.
— Проходи, садись.
Хрущёв встал со своего стула и опираясь на стол левой рукой, подался вперёд, протягивая правую руку Шелепину для рукопожатия. Тот пожал протянутую ему руку и сел на ближайший к хозяину кабинета стул. Хрущёв шлёпнулся на своё сидение и откинувшись на его спинку, сказал:
— Ознакомился я с твоей запиской и твоими предложениями. Я и сам об этом много думал, аж голова гудит от дум. Я рад, Александр Николаевич, что мы с тобой в одной лодке и гребём в одну сторону.