Больше всего Саша боялась, что кошмар продолжится. Что Костя закончит то, что начал. И что никакая полиция его не остановит. Она стала панически бояться ходить одна после наступления темноты; несколько раз меняла замки в квартире; по вечерам проверяла все шкафы, заглядывала под диван, кровать и даже под ванную, желая убедиться, что там никто не прячется. Паранойя цвела ярким цветом. Катя, которая вела в своем парижском вузе занятия у бакалавров и скоро должна была проверять их экзамены, как раз в тот момент улетела во Францию, предварительно настойчиво позвав Сашу с собой хотя бы на некоторое время. Но та отказалась. Лучше было упрямо развивать в себе паранойю и ждать, когда и за ней тоже придут, чем сбежать. Именно это она сказала Кате, так и не решившись озвучить вторую мысль, сыгравшую в том решении роль, едва ли не более значимую, чем первая. Какой-то частью своего сознания Саша даже надеялась, что Костя придет к ней и довершит начатое. Тогда бы исчезли и страх, и чувство вины перед теми, кто погиб. Погиб ни за что. Но тогда бы Катя силком уволокла ее с собой или бы нашла способ запихать в психушку. Первое представлялось Саше не совсем уместным, а за второе — уже однажды побывав в такого рода заведении — она бы Катю ни за что не простила.
…Но в середине мая Миша отловил Сашу на выходе с работы и поставил ее перед фактом. Так и так. Шестого июня летите с Катей на море на две недели. То есть, летите-то по отдельности, но там встретитесь. А он к ним чуть позже присоединится.
Подарок оказался дорогим, намного более дорогим, чем Саша была готова принять. Но Миша рявкнул, что если отдых не нужен Саше, то уж Кате он просто необходим, но сам он с ней надолго поехать не может, а одна она придумает тысячу причин не ехать. Саша закусила губу и согласилась.
Согласилась с необходимостью отдыха для них обеих. Понадеялась на то, что на Кипре, вдали от Москвы и произошедших в ней несчастий, у них, наконец, сложится нормальный, человеческий диалог.
Но сейчас, ежась от холода кондиционера, надежды Саша не чувствовала. Сейчас она испытывала страх. Она опять не представляла, что и как говорить Кате; а чего, наоборот, ей лучше не говорить. Ее вдруг начала пугать перспектива двух недель совместного проживания. И было с чего.
Ей по-прежнему снились кошмары. У нее по-прежнему случались жуткие мигрени, с которыми, по-видимому, предстояло смириться как с тем, что теперь — после сотрясения мозга — будет преследовать ее всю жизнь. Да и страхов, как беспричинных, так и вполне обоснованных, прибавилось. От работы с психологом или психотерапевтом она отказалась. Слишком о многом пришлось бы ему рассказывать. И она сомневалась, что на все то, о чем она могла бы начать говорить, распространялась врачебная тайна. Миша, конечно, наверняка нашел бы подходы и лазейки, придумал бы, как отмазаться от лишних обвинений. Но Саша не хотела рисковать, да и просто не была готова общаться с кем-то еще по поводу случившегося. В конце концов, психотерапия, она не всем подходит.
По громкой связи объявили, что Катин рейс совершил посадку. Саша засунула книжку в рюкзак и заторопилась к выходу, из которого должна была появиться Катя. Наверное, имело смысл почитать еще минут десять-пятнадцать. Паспортный контроль и получение багажа могли занять некоторое время. И даже привыкшая путешествовать с минимумом вещей Катя вряд ли бы смогла уместить все вещи для двухнедельной поездки в вес ручной клади. Но, как выяснилось всего минут через двадцать, ей это удалось.
— Быстро ты, — заметила Саша, когда Катя, коротко обняв ее, огляделась в поисках встречающего.
— Да без багажа всегда быстрее. — Пожала та плечами и, увидев табличку со своей фамилией, потянула Сашу за собой.
— Десять килограммов плюс сумочка? На две недели? — не удержалась Саша, чей чемодан был далек от разрешенных двадцати трех килограммов, но и на ручную кладь не тянул, да и жидкостей, превышающих допустимые нормы, вроде солнцезащитных кремов и косметики, там хватало.