— Чаво вы?
Хлопнул над их спинами рукавицами:
— А ну, разом! А ну, рывом!
И громко, лихо присвистнул.
Лошадки уперлись в протяг, Перхуша — в спинку. Доктор тоже схватился за спинку, помогая.
— Ход-чей! Ход-чей! — высоким голосом закричал Перхуша.
Самокат тронулся и с трудом пополз наверх. Но вскоре снова встал. Перхуша подпер его сзади, чтобы он не съехал вниз в овраг. Лошади храпели. Доктор было опять навалился, но Перхуша остановил, сплюнул, тяжело дыша:
— Погодь, барин, сил накопим…
Доктор тоже запыхался.
— Такая вот недолга, — улыбался Перхуша, сдвигая свою шапку на затылок. — Ничаво, щас подымимси.
Они постояли, приходя в себя.
Мягкий крупный снег валил густо, но ветер вроде поуспокоился и не швырял в их лица снежные хлопья.
— Не думал, что тут такая крутизна… — придерживая спинку, огляделся доктор, крутя своим широким, белым от снега малахаем.
— Так тутож ручей, — шумно дышал Перхуша. — Летом едешь вброд. Водица хороша. Как бывалоча еду — всегда слезу да напьюсь.
— Не сорваться бы вниз.
— Не сорвемси.
Постояв и отдышавшись, Перхуша свистнул, крикнул лошадям:
— А-ну, засади вас! А-ну, рывом! Ры-вом! Рывом!
Лошадки заскребли по протягу. Седок и возница подтолкнули самокат. Он медленно пополз в гору.
— А-ну! А-ну! — кричал и посвистывал Перхуша.
Но через двадцать шагов снова встали.
— Штоб тебя… — Доктор бессильно повис на спинке самоката.
— Щас, щас, барин… — задушенно бормотал Перхуша, словно оправдываясь. — Зато потом вниз легко прокотимся, до самой запруды…
— Зачем же тут дорогу устроили… на такой крутизне… дураки… — негодовал доктор, мотая малахаем.
— А где ж ее устроить-то, барин?
— Объехать.
— А как тут объехать-то?
Доктор устало махнул рукой, показав, что не намерен спорить. Отдышавшись, снова полезли наверх под свист и крики Перхуши. Еще четыре раза им пришлось стоять и отдыхать. Из оврага люди и лошади выбрались вконец уставшими.
— Слава те… — только и выдохнул Перхуша, плюя в сторону проклятого оврага и подходя заглядывая в капор к лошадям.
Лошадки были в мыле, пар шел от них, но пар уже был плохо виден: пока выбирались из оврага, стало смеркаться. Измученный доктор скинул малахай, отер свою совершенно мокрую голову, отер пот со лба, достал носовой платок и трубно высморкался. Узкий белый шарф его выбился из пихора и болтался. Доктор зачерпнул пригоршню снега и жадно схватил ртом. Перхуша, накрыв лошадей, скинул валенки, стал вытряхать набившийся в них снег. Пошатываясь, доктор влез на сиденье, откинулся назад и сидел, подставив голову и лицо падающему снегу.
— Ну вот и взобралися, — Перхуша надел валенки, уселся рядом с доктором и устало улыбнулся ему. — Поехали?
— Поехали! — почти выкрикнул доктор, нашаривая портсигар и спички в глубоком, шелковом, приятном на ощупь кармане.
Это знакомое прикосновение гладкого, уютного шелка сразу успокоило его и дало понять, что самое тяжелое — позади, что этот беспокойный, опасный овраг навсегда остался за спиной.
Платон Ильич закурил папиросу с особым наслаждением человека, отдыхающего после тяжкой работы. Узкое, разгоряченное лицо его дышало теплом.
— Хочешь папиросу? — спросил он Перхушу.
— Благодарствуйте, барин, мы не курим. — Возница поддернул вожжи, лошадки слабо потянули.
— Что так?
— Не привелося, — устало улыбался своей птичьей улыбкой Перхуша. — Водку пью, а табак не курю.
— И молодец! — так же устало рассмеялся доктор, выпуская дым из полных губ.
Лошадки тянули потихоньку, самокат ехал по напрочь занесенной дороге, прокладывая себе путь. Лес кончился вместе с оврагом; впереди, сквозь крутящийся снег слабо виднелось покатое поле с редкими островами кустов и ивняка.
— Притомилися коньки мои. — Перхуша шлепнул варежкой по рогоже. — Ничо, щас вам полегшает.
Дорога стала плавно уходить влево, к счастью, на ней опять показались редкие вешки.
— Щас запруду проедем, а там — прямая дорога через Новай лес, сбиться трудно, — пояснил Перхуша.
— Давай, брат, давай, — подгонял его доктор.
— Малость они передыхнут, да и покатим.
Лошадки потихоньку приходили в себя после мучительного подъема и тянули самокат неспешно. Так протащились версты две, и почти совсем стемнело. Снег валил, ветер стих.