Мы ещё минут с двадцать болтали о различных вещах, после чего я вышел на остановке возле городской тюрьмы.
Здание тюрьмы было не особо громадным, но каким-то серым, унылым, внушающим одним только своим видом неодолимое желание забиться в угол и заскулить от неведомой тоски. Четыре этажа, везде решётки на окнах (какой идиот будет бежать через окно четвёртого этажа?), повсюду понатыканы видеокамеры, почему-то смотрящие наружу, а не вовнутрь. Всё это обнесено высоким бетонным забором с колючей проволокой сверху, которая, поди, ещё и под напряжением. Прямо за зданием тюрьмы начиналось болото, плавно переходящее через пару километров в редкий низенький лесок. От болот сейчас шёл лёгкий пар, должно быть, они подпитываются с помощью горячего подземного источника. Или же канализации тюрьмы.
На КПП я объяснил скучающему охраннику, кто я такой, по какому вопросу, почему меня положено пропустить, и кто разрешил. После этого, а так же после первого и краткого личного досмотра на предмет ношения пушки Гаусса в карманах моей одежды, меня впустили внутрь. К моему удивлению, внутри оказалось достаточно чистенько и уютно, даже снега было куда меньше, чем в любом другом месте города, даже возле мэрии — под неусыпным надзором целого батальона сторожевых собак и сурового вида охранников группа заключённых старательно чистила двор. На меня коротко взглянули, но не более, хотя мне даже одного этого хватило, чтобы чуть-чуть изменить свой курс и приблизиться к охранникам, отдалившись от зеков. Я напустил на себя самый важный вид, на который только был способен, и вошёл внутрь здания через главный вход. Ещё один КПП, уже куда серьёзнее. Меня тщательно опросили о цели моего визита, после чего я прошёл через целых два металлоискателя, а затем ещё и после того, как сдал куртку в гардероб для посетителей, был подвергнут тщательному досмотру. У меня из карманов вытащили абсолютно всё, считая даже ключи от квартиры и мелкие монеты, не годившиеся даже на то, чтобы заплатить за проезд в силу своей крайне низкой стоимости. Бутылку с настойкой тоже проверили, но куда более бережно и осторожно, только просветили через лампочку и откупорили крышку, чтобы понюхать.
— А почему не полная? — равнодушно спросил охранник.
— Проверял, вдруг отравлена, — я улыбнулся.
— И как? — не оценил шутки он.
Я взглянул на часы, вспоминая, во сколько я залез в ванну.
— Мёртв уже три с половиной часа, — бодро отчеканил я.
Похоже, подобные люди понимают только пошлый, либо чисто армейский юмор. Надо бы вспомнить какой-нибудь анекдот про прапорщика…
К моему удивлению, бутылку мне тут же вернули вместе с пакетом. Вопросов по её поводу они никаких не задавали, должно быть, это обычная практика здесь. Правда, получается, в их глазах я единственный идиот, который не вытерпел долгой дороги и уже успел слегка приложиться к горлышку. Ну как слегка… почти на четверть. Зато теперь я чувствовал себя почти человеком, а не куском отбитого и замороженного мяса на двух палочках.
Мне тщательно объяснили, где я могу найти начальника отделения психиатрического корпуса, после чего его предупредили о том, что к нему сейчас идёт посетитель. Сопровождать меня не стали, я этому удивился, но, как оказалось, спутник мне был не нужен — необходимые посты охраны уже известили, и меня пропускали везде, где мне необходимо было пройти.
Тюрьма состояла всего из четырёх больших, разделённых между собой узкими коридорами, корпусов и целого вороха мелких пристроек вроде кухни, подстанции, здания гидроснабжения, гаражей и прочего. Корпус, где я вошёл, был административным. Здесь располагались кабинеты начальников, комнаты охраны, арсенал, прачечная, комнаты отдыха для сотрудников, столовая для сотрудников и так далее. Всё это я узнал из указателей, повсюду развешенных по стенам. Второй корпус был, собственно, жилым, и при этом самым маленьким. Там располагались заключённые, там же был изолятор и ещё чёрт-его-знает какие помещения — туда я не заходил. Третий корпус был самым большим — производственный. Там заключённые трудились и работали, и шум был слышен даже на изрядном расстоянии. Мне нужен был последний корпус — психиатрический. Как выяснилось, он был чуть ли не единственным действующим подобного профиля корпусом на несколько регионов, так что психически больных заключённых, которых нельзя было быстро вылечить, высылали сюда. Этот корпус явно был построен гораздо позже остальных, поскольку его коридоры были шире, потолки выше, а цветовая гамма стен не так сильно давила на психику, преобладание серого цвета было не так заметно. Больше походило на больницу даже.
На входе в этот корпус один из охранников согласился проводить меня до кабинета Виктора Ивановича — того, с кем я договорился о встрече. Его кабинет располагался на втором этаже — самое оптимальное местоположение. Вроде как и не на первом, вместе с большинством остальных подчинённых, но и не на самой верхотуре, чтобы в меру упитанные мужчины в самом расцвете сил не слишком себя утруждали ходьбой по всяким ноголомным лестницам. Лифтов я здесь нигде не заметил, хотя готов поспорить, что как минимум один грузовой точно есть в каждом корпусе.
Виктор Иванович оказался только начавшим седеть пенсионером ростом чуть ниже меня. Морщинистое лицо, обвислые щёки и голубые глаза прямо подталкивали меня на мысль, что такой человек, должно быть, много улыбался за свою жизнь, и я бы рискнул предположить, что он достаточно добродушен.
— Виктор Иванович, — поздоровался я, войдя в его кабинет. — Добрый вечер.
Кабинет был самым обычным, всё те же компьютер, шкафы с гигантскими наборами документов, личный шкаф с одеждой, но всё же одну примечательную деталь я в нём заметил: велотренажёр.
— А, молодой товарищ следователь, — действительно улыбнулся Виктор Иванович. Голос у него оказался немного сипловатый, а лёгкая шепелявость выдавала стёртые временем старческие зубы. — Да, да, я уже заждался тебя.
Он поприветствовал меня за руку и подвёл к своему столу. Мы сели, он тут же достал два гранёных стакана, банку с помидорами, тарелку с нарезанным хлебом и консервированную красную икру. Я сначала было обрадовался, что наконец-то попробую этот дорогой продукт, но не тут-то было — судя по запаху, точно такую же икру я купил неделю назад за полтинник в супермаркете возле дома.
— Ну, — Виктор ожидающе уставился на пакет у меня в руках.
— А, ну да, — я хлопнул себя по лбу за нерасторопность и тут же достал бутылку, поставив её на стол.
Виктор мигом схватил её, мастерски вмиг откупорил крышку (я никогда не одолевал такие крышки меньше чем секунд за десять) и понюхал содержимое, закрыв от удовольствия глаза.
— Какой букет! — выдохнул он. — Весьма интересное сочетание, вижу руку профессионала. Признавайся, сам делал?
— Нет, коллега по работе подарил, — я помотал головой.
— Очень жаль, — сник Виктор. — Я надеялся попросить рецепт. Ну, сразу приступим к делу, или же сначала пройдёте к своему Селееву?
Мне не понравилось то, как он выразился по отношению к цели моего визита. Но я это проглотил, не подав виду.
— С ним лучше побеседовать на трезвую голову, — сказал я.
— Да? — удивился он. — А я-то считал иначе. Ну что же, дело твоё. Идём, я покажу.
Мы вышли из кабинета и спустились вниз по лестнице, в подвал. По пути к нам присоединился один из охранников, чтобы обезопасить нас и открывать при необходимости нужные двери. Мы миновали тяжёлую бронированную дверь на входе в подвал и очутились в длинном полутёмном душном коридоре. Я, едва переступив порог, словно бы попал в другой мир — если атмосфера тюрьмы просто давила на психику, подсознательно заставляя тебя размышлять о собственной судьбе, то подвал психиатрического крыла вызывал совсем другие ощущения. Сказать, что это было жуткое место — это не сказать ничего. Мало того, что коридоры в нём плохо освещались, мало того, что несколько редких тусклых лампочек ещё и предательски помигивали то ли от сырости и духоты, то ли от плохого контакта, так ещё и здесь царила мёртвая тишина. От этого места у меня мурашки по коже побежали.