— Хватит ныть! — прикрикнул один из них на воющего товарища. — Это ж обычный перец! Вот, смотри!
Напавший на меня подобрал баллончик, широко открыл рот и пару раз побрызгал туда.
— Видишь?
При этом на его лице не дрогнул ни один мускул.
— Эй, а этот ещё шевелится! — второй заметил, что я всё ещё в сознании.
Следующий удар я даже не почувствовал — так быстро пришло небытие.
Глава 17
Бывают такие люди, которых их ошибки ни чему не учат. Жизнь нас бьёт под дых каждый раз, и мне порой кажется, что с каждым таким ударом я становлюсь только тупее, словно бы мозги понемногу вышибаются. Вот мы были вдвоём, на вражеской территории, посреди белого дня, в обычной одежде. Так спрашивается, какого хрена мы оба смотрели в одну и ту же сторону, проигнорировав тылы? Теперь из-за этой ошибки нам придётся расплачиваться.
— Паша, ты там живой? — спросил я, максимально повернув голову влево в сторону Паши.
Я всерьёз опасался за его здоровье. Судя по всему, RD в его организме уже рассосался. Приложили его хоть и один раз, но достаточно сильно, чтобы он был до сих пор без сознания. И если исходить из его слов о том, что без препарата его раны практически не заживают, то сейчас у Паши могут быть серьёзные проблемы.
Проклятье! Почему я не смотрел по сторонам?!
Паша промычал что-то невразумительное. Наверное, это хороший признак, значит, он вот-вот придёт в себя. Я не мог его увидеть, не мог посмотреть, в каком он состоянии — я был привязан к стулу крепкой верёвкой, которая не позволяла мне особо вертеться на нём. Судя по тем вмонтированным в стену кандалам, Паша был прикован к одному из них. Что ж, по крайней мере, из нас двоих хоть я сижу. Верхнюю одежду с меня сняли, оставив в рубашке, джинсах с пустыми карманами и в ботинках.
Голова болела чертовски сильно, такого уже давно не было, но эта боль была куда приятнее той, которая появляется у меня после применения моего дара. Руки заложены за спинку стула и тщательно связаны той же верёвкой, но спасибо благоразумию связавшего меня — пара сантиметров свободных движений ими у меня были, так что руки затекали не так быстро, как могли бы.
Я оглянулся, осматривая то помещение, где нас держали. Четыре на четыре метра, пол литой, грязный, стены из шлакоблоков, в некоторых местах сверху намазаны остатки строительного раствора. Окон нет, свет исходит из обычной лампочки в патроне, прицепленном к проводу, который крепится прямо к потолку. И одна-единственная дверь, по виду такая, словно её вытащили из какого-то бункера времён Второй Мировой — ржавая, тяжёлая.
Странная комната, сильно смахивающая на временно-оборудованную пыточную и одновременно камеру для заключённых. Я насчитал восемь пар кандалов на стенах, но их наверняка чуть больше, поскольку я не мог посмотреть, что у меня за спиной, где висит Павел. Умно, умно, ничего не скажешь — пока одного пытают на стуле, остальные тихо наблюдают за этим процессом со своих VIP-мест. Как говорится, эффект присутствия обеспечен самыми реалистичными технологиями.
Из-за двери раздались чьи-то приглушённые голоса, затем залязгал открываемый замок, и дверь с лёгким свистом плохо смазанных петель отворилась. В комнату вошли двое, и я их мгновенно узнал: толстый и низкий, похожий на Колобка, мужик средних лет славянской наружности в тёмно-синем спортивном костюме, а следом за ним высокий и худой как шпала немец чуть помоложе в клетчатой рубашке и коричневых утеплённых брюках.
Предатели. Опять.
Ненавижу предателей. Хотя, кто их любит?
Немец напустил на себя злобный вид и принялся прямо у меня на глазах оборачивать свои кулаки эластичным бинтом с подозрительными розовыми пятнами. Очень сомневаюсь, что эти пятна оставлены пролитым соком.
— Дай угадаю, — я улыбнулся, глядя на немца снизу вверх. — Сейчас ты спросишь «кто такой, сколько лет, почему не в армии», затем я вместо ответа сморожу плоскую шутку, и ты меня ударишь в челюсть. Я прав?
Судя по всему, немец несколько торопился и поэтому решил опустить ненужные детали, сразу же перейдя к сути вопроса. Удар вышел хлёсткий, резкий, щёку ожгло так, словно его рука была обёрнута наждачной бумагой. Мир в моих глазах резко дёрнулся в сторону и запрокинулся, а рот тут же стал наполняться кровью.
— Кнут, успокойся, — толстый мужик с заметным усилием закрыл за собой дверь и поспешил отодвинуть немца от меня.
— О! — обрадовался я и сплюнул кровью. — Значит, вы применяете стандартную схему допроса, да? Он — плохой коп, а ты — хороший? Уважаю…
Толстяк нахмурился, отчего стал похож на борова в олимпийке.
Я немного подумал и добавил:
— Хотя, я бы выразился иначе, если позволите. Метод кнута и пряника…
— Это кто здесь пряник?!
Кулачище у толстого был несравнимо больше, да и прилетел с другой стороны. Я покачнулся на стуле и чуть было не упал, но толстый успел меня подхватить и вернуть на место.
— Как ты сказать? — с сильным акцентом удивился немец. — Почему ты назвать мой имя?
— Особенности русского фольклора, — пояснил я, капая себе на одежду кровавой слюной. — Не обращай внимания, я всегда несу бред, когда волнуюсь.
Мир вертелся в моих глазах как бешеный, в ушах звенел целый батальон церковных колоколов, а нос был твёрдо убеждён, что где-то рядом пролилась кровь. Проклятая боязнь крови! От неё я потеряю сознание гораздо раньше, чем от боли. Хотя, к слову, при этом я избегу всей унизительной процедуры допроса и не скажу ничего из того, что их так интересует. Хотя, какого чёрта им от меня надо? Ну да, пролез я тайком на чужую территорию. Но блин — они ведь тоже здесь нелегально, не говоря уже про соблюдение прав человека во время его пыток. Может, мне стоит потребовать причитающуюся тарелку горячей похлёбки?
Позади меня Паша издал целую серию невразумительных звуков, после чего, наконец, полностью пришёл в себя. Отлично! Он сейчас своей богатырской силой выломает кандалы, наподдаст всем супостатам и собственной тыквой пробьёт брешь в стене, через которую мы и выберемся. Во всяком случае, я очень на это надеюсь, ибо других вариантов я не вижу, разве что трагическое похищение нас пришельцами.
— Какого хрена вы здесь вынюхивали? — громко спросил толстяк, подойдя к Паше.
Немец не сводил с меня взгляда, и я буквально видел, как в его голове вращаются шестерёнки — он пытался понять, где же он меня видел, отчего моё лицо ему знакомо. Ничего, пусть голову поломает, а я пока дух переведу.
— А? — не сразу сообразил Павел. — Что?
Я услышал гулкий звук удара, а затем ругань. Но не Паши.
— Господи, у тебя там кирпичи что ли? — прошипел как гусь толстяк.
— Каменный пресс, — слабым голосом ответил Паша. — Десять лет айкидо и ещё пять лет армейского спецназа.
— Что, такой крутой да?
Раздался ещё один удар, на этот раз потише, но Паша таки взвыл. Было не сложно догадаться, куда именно ударил его толстяк.
— Эй! — запротестовал я. — Без грязных приёмов!
В ответ Кнут зарядил мне в живот, и я тут же пожалел, что решил во время слежки слегка перекусить завалявшимся в кармане половиной шоколадного батончика — тот поспешно попросился наружу, но я сдержался.
Чтобы не так сильно отличаться от Паши, я пробормотал:
— Пресс «жидкая водичка». Семь лет сидения за компом…
— Что вы вынюхивать здесь? — коверкая слова, громко и требовательно спросил Кнут. — Что вы видели?
Для убедительности в своей силе он решил превратить мою ступню в ласты, наступив всем своим весом мне на ногу. Вот так и считаешь худого с виду человека ничего не весящим, а когда тот раздавливает тебе ногу, то внезапно обнаруживается, что даже маленький человеческий вес имеет большое значение. Если бы на мою ногу сел гиппопотам, то эффект и то был бы не такой внушительный. Такое ощущение, будто у него в ноге скелет из свинца состоит.