Аннелиз с ужасом смотрела на расходившегося супруга:
— Но зачем же ты тогда на мне женился? — в отчаянии вырвалось у нее.
— Зачем?! — Брагин презрительно чмыхнул. — А потому, что ты тогда была «эрзацем» для меня! Помнишь я тебе рассказывал, что я был увлечен голубоглазой Гретхен. Эта девушка мне была близка по духу. Она никогда не держала в руках спиц, зато была человеком возвышенной души. Идеалистка!
Аннелиз соскочила с кровати и вплотную подошла к мужу. Вся полная фигура ее в красной, развевающейся пижаме дышала ревностью и гневом.
— Послушай ты, глупый! — начала она с высоких, еще не слышанных Бpaгиным за год их супружества, нот. — Ты вынуждаешь меня рассказать тебе то, о чем я обещала молчать. Да будет тебе известно, что однажды вечером перед своим отъездом Грета Кредмайер пришла ко мне на квартиру…
— Позволь, — оторопел Брагин. — Ты разве была с ней знакома?!
— Конечно. Мы были подругами… Грета пришла и говорит:
— Аннелиз, я уезжаю к своему жениху в Гамбург и хочу передать тебе в наследство одного русского парня. Он мне излишен, а тебе, я знаю, может пригодиться. Он основательно обработан мной, влюблен по уши.
— В тебя, а не в меня! — заметила на это я.
— Понятно — в меня, — согласилась Грета. — Но это не так существенно, важно, что влюблен. От твоего умения зависит поймать оглушенного воробья в свои сети. Парень не дурен собой, одинок, питает честные намерения, инженер и служит у американцев.
— Познакомь меня с ним, — попросила я.
— Познакомить я тебя не могу, — решительно заявила Грета. — Но я укажу тебе, если хочешь, точные координаты, где ты его можешь найти. Какие материальные ценности ты можешь мне предложить взамен?
— Она выцыганила у меня новые кожаные туфли. Кроме того я обязалась, в случае успеха, высылать ей продовольственные посылки. Не менее 15 тысяч калорий каждая, точно обусловила она.
— Так значит ты высылала посылки не голодающей тетке, как говорила мне, а ей? — содрогнулся Брагин.
— Конечно! Никакой тетки в Гамбурге у меня не было… Это она меня шантажировала, твоя идеалистка!
Брагин стал снова зашнуровывать ботинок. Потом он молча оделся и вышел, неслышно притворив за собой дверь. Где он бродил в эту темную, пасхальную ночь, он наверно и сам не запомнил.
На следующий день супруги примирились, о голубоглазой Гретхен Брагин больше не вспоминал.
Наша колония
О докторской чете говорили: утешительные старички, и дамы прибавляли: прямо старосветские помещики. Только бывший бухгалтер Коопинсоюза Расчетов высказывался более сдержанно:
— Ирина Захарьевна, спору нет, светлая старушечка, но сам доктор, извините, бонза!
Марк Леонардович — «сам» доктор, был немногословен и во всем очень основателен.
— Какого я мнения о нашей колонии? — спрашивал он и морщил свое большое, и без того некрасивое лицо. — Народ сравнительно не плохой, но авантюрист поневоле.
При разговоре присутствовала Женя, элегантная девица лет 26-ти и штабс-капитан Николай Иванович Козлов — каш «настоящий» и единственный старый эмигрант.
— Ненавижу! — проговорила Женя и в ее черных, чуть косящих, глазах зажглись злые огоньки. — Ненавижу все русское.
— Как же это так? — удивился доктор. — Вы же, мадемуазель, как будто сами русская!
— Ненавижу! — повторила Женя, не пускаясь в дальнейшие объяснения.
Гости вскоре стали прощаться.
— Заходите же, Женичка, — радушно приглашала Ирина Захарьевна, — и вы, Николай Иванович, нас не забывайте.
После их ухода доктор был не в духе.
— Иной человек любезен на пороге, другой — за порогом, — ворчал он. — Готовь, старуха, чего-нибудь закусить, — обратился он к жене, просветлев лицом.
— Какая Женя хорошенькая, — проговорила докторша и вздохнула, вспомнив, вероятно, оставшуюся в России, дочь. — А вот настоящих женихов нет!
— Нечисть! — сказал доктор, снова хмурясь.
Тем временем Женя с Николаем Ивановичем шла по улице.
— Я просто не могу себе представить, — волновал- гц Николай Иванович, — как можно порочить свой народ. Даже большевики этого не делают.
— Знаете, лучше оставим этот разговор.
— Извините… Но я все же хоть убейте, не пойму нашей психологии …
— И не поймете… — Женя вдруг затормозила на мосте: — Ах-ти! Забыла у стариков свою сумку и в ней юбилейный портсигар папочки, носила Ирине Захарьевне показать…, — и Женя, долго не раздумывая, быстро застучала каблучками в противоположную сторону.