— Что случилось, пожар? — спрашивал он,
— Нет, хуже! Но не волнуйтесь, не волнуйтесь, Иван Григорьевич, все обойдется, — старался я его успокоить. — Вас вызывает Кремль, по прямому!
Машкин еще настолько владел собою, что заскочил к себе, предупредил жену и накинул пиджачек. Только тогда мы побежали вниз.
— Дайте же полный свет, — крикнул Машкин, вбегая в контору. — Где? По которому?
У телефона была теперь московская девица, судя по тембру голоса — полная и миловидная блондинка,
— Кто говорит? Машкин? — спросила она,
— Так точно, — почему-то по военному отвечал наш старик. — Я Ма… машкин.
Услыша «Мамашкин», Николай Николаевич в досаде махнул рукой.
— С вами сейчас будет говорить председатель выставочного комитета товарищ Ульянов, — продолжала блондинка, — не отходите.
— Сам Ильич!! — содрогнулся Машкин и как-то странно закатил глаза.
— Покойник?? Не думаю! — резонно усомнился Николай Николаевич.
— Значит ихняя супруга, — быстро сообразил Машкин.
Николай Николаевич поднял было руку, чтобы перекрестить смущенного, но тотчас ее снова опустил, испугавшись, должно быть, что того может покарежить (как никак старый член партии!) и только строго сказал:
— Возьмите себя в руки, так дальше нельзя!
Мне Николай Николаевич шепнул, чтобы я сбегал в прихожую к походной аптечке за валерьяновыми каплями.
— И сами примите, на вас лица нет.
Не знаю, что бы могло случиться в ту страшную ночь, не будь с нами этого мужественного человека!
Когда я вернулся, разговор с предвыставкомом был в полном разгаре,
— Разрешите доложить, что шатун, или по нашему храпушка, виноват — храпик… — лепетал Машкин.
— Вы, дорогой товарищ, шутить, я вижу, вздумали?! — неслось из Кремля. — Срываете задание партии и правительства!! Анастас Иванович вас так храпанет… Вот кстати и он. — Поговорите, Анастас Иванович, сами с этим идиотом, — кому-то в сторону сказал Ульянов. — Эй, как вас там, товарищ Кашкин! Не отходите!
Тут телефон стал издавать какие-то странные, барабанные звуки.
— Гремит!! — в ужасе прошептал Машкин.
— Подуйте скорей в трубку, — посоветовал главбух.
— Снова слышу… речь… — сообщил нам Машкин, светлея: — Материт!
— Прекрасно! Не возражайте, молча кланяйтесь, — наставлял Николай Николаевич.
Потом связь с потусторонним миром внезапно оборвалась и будничный голос телефонистки произнес:
— Разговор по прямому закончен, выключаю.
Товарищ Машкин в изнеможении рухнул на стул и стал пресс-папье промокать свою вспотевшую голову. Вскоре он вскочил и заметался по комнате.
— Сейчас же к этому Суходолу. Всех будить, машину! — командовал он в состоянии крайнего возбуждения.
— Лучше бы утром. Возможно, что Суходол еще не вернулся в город, — пытался ему возражать Николай Николаевич.
— Все равно, едем! Немедленно!
Николай Николаевич решил, что дальше противоречить старику бесполезно.
— Сбегайте на квартиру к шоферу, пусть подает, — сказал он мне. — А вы, Иван Григорьевич, тем временем, оденьтесь,
— К черту!
— Нет уж, позвольте, — твердо сказал главбух. — Без брюк никак невозможно, на улице холодно,
IVБыло около двух часов полуночи, когда мы подъехали к гостинице Интуриста. Портье, восточного типа малый, вначале не хотел нас пускать.
— Они здесь, вчера приехали, но сейчас уже спят, — сказал он и усмехнулся: — У них дамочка.
— Правительственное задание, по прямому… — начал было Машкин, но встретив строгий взгляд главбуха, осекся.
— Вот что, милый, — взял слово Николай Николаевич. — Получите 10 рублей, так сказать наградных, и укажите нам его номер.
Портье повел нас по бесконечным коридорам, потом молча ткнул пальцем в одну из дверей и немедленно скрылся. Мы же втроем устроили военный совет.
— Осердится! Лучше бы утром, — шопотом сказал я, стараясь унять начавшийся тик лица.
— Нет уж, приехали — так уж! — рассердился главбух. — Боксировать, надеюсь, умеете?!
— Не думаю: однажды был бит, и то в детстве, — возразил я.
— Не рассуждайте; становитесь, Алеша, на колени и наблюдайте в замочную скважину. Я играю зарю. Иван Григорьевич в стратегическом резерве. Приготовьтесь, начинаю.
И по ночному коридору понеслись первые, еще робкие стуки.
— Шевелится? — сверху спрашивал главбух.