А Маковский не дремал. В один из февральских дней люди нашли полицая Петра висящим на вербе у шляха на Липовку. На груди у него болталась фанерка с надписью химическим карандашом: «Так будет со всяким иудой!» — и чуть пониже: «Казнен по приговору народных мстителей». Метрах в десяти от вербы лежал мертвый полицай Иван. Третий полицай, Мишка Ермоленко, исчез. Как после выяснилось, он покаялся и примкнул к отряду. Немцы обшарили Метелицу, соседние деревни, не найдя ничего подозрительного, расстреляли попавшихся им на шляху двоих мужиков и унялись.
Гаврилка после этого случая присмирел, стал ласковым и, радушно улыбаясь, первым здоровался с Савелием и Тимофеем. Однако виду не подавал, что знает или догадывается о чем-то.
Ровно через неделю у той же вербы, в трех километрах от Липовки, партизаны напали на машину с немецкими солдатами. Всех перестреляли, забрали оружие и скрылись. На этот раз за дело взялся отряд карателей. Прочистили весь лес от Метелицы до Липовки, но остались несолоно хлебавши. Заглянуть в мелколесье по другую сторону Липовки не догадались. Та зона считалась у немцев спокойной. А в марте один за другим взлетели на воздух три железнодорожных моста через овраги. Один из них — в «спокойной» зоне.
Савелий вместе с дедом Антипом, Тимофеем и другими сельчанами радовался успехам Маковского и его хлопцев, но с каждым днем становился все задумчивее. Ксюша тайком вздыхала и утирала уголком косынки непрошеную слезу, дед Антип, не таясь, вслух костил немцев и ходил по Метелице петухом.
Не сиделось Савелию во дворе, тянуло в поля, на вольный ветер. За садом, на голом пригорке, снег стаял и скатился в лощину тонкими серебряными нитями. Черно-серая суглинистая земля, согретая к обеду, покрылась, как шелковой косынкой, дрожащим на свету парком. Легкий ветер налетал на пригорок, срывал духмяный пар земли и растворялся в синем воздухе. И опять поднимался пар полдневным маревом. Еще не тронутое плугом поле вспревало, как свежезамешенное тесто.
Савелий поднял ком земли, помял в ладони и крепко стиснул. Жирные языки суглинка выползли между тонкими костяшками пальцев. Разжал кулак, понюхал серую лепешку на ладони, и в груди зашлось от дурманящего запаха помолодевшей за зиму земли. В голове помутилось, как в ту осеннюю ночь от свежего хлеба, когда он сидел за столом, изголодавшийся и обессиленный. И сейчас Савелий почувствовал что-то похожее на голод. Что будет с этой землей, кому она достанется? Гаврилка собирался, как только подсохнет, нарезать колхозную землю мужикам. А где они, мужики? Нету их. Бабам такая ноша не под силу: не поднять им, недоглядеть всей земли. Где время возьмут, где коней возьмут, откуда наберутся мужской сноровки?
Неслышно подошла Ксюша.
— Чего ты, Савелий? — спросила робко. — Господи! А я измаялась: обед уже, а ты запропастился. Немцы на шляху мужиков хватают… Полина говорила. Она только что из Липовки. Хватают всех прохожих и гонят куда-то на работы. А ты не знал? Третьего дня еще на станции пятерых забрали, и с концами.
— Не может быть! — прошептал Савелий, ошарашенный этой новостью, еще не веря Ксюше.
— Чего ж — не может быть? — спросила Ксюша обиженно, будто ее уличили во лжи.
— Не может быть! — повторил Савелий уже радостно, схватил Ксюшу за плечи и закружил на месте.
— Ты чего, Савелий? Опамятуйся!
— Ксюш-а! Ты знаешь, что это? Это же, это… — И, не договорив, кинулся через сад во двор, в хату. Пробежал в спальню, выхватил из-под кровати вещмешок, вернулся в трехстен.
— Штой-то ты мильгатишь, как новый целковый? — спросил дед Антип.
— Ну, батя, наконец-то… Вот оно!
Он рассказал деду все, что услышал от Ксюши. Порешили так: Гаврилке скажут, что забрали Савелия немцы на дороге со станции, когда возвращался от дядьки Ивана. Завтра на заре, пока немцы не вышли на шлях, Ксюша сбегает предупредить Ивана. Лучшего случая Савелий и желать не мог.
Остаток дня он провел в хате, играясь с Артемкой. Ксюша всхлипывала, соглашалась со всеми его доводами, но было видно, что принимать их не хочет и не может. Савелий понимал жену, но все же злился за ее бабью слепую привязанность, не признающую никаких аргументов, когда дело касается разлуки.