— Ви — западня, — твердил Штубе.
— Да ты чего, белены объелся? — удивился Маковский. — Савелий, давай, я с Валей прикрою!
Штубе уперся было, не желая идти со двора и пытаясь говорить о бесполезности сопротивления, о благоразумии, путая немецкие слова с русскими, и Савелий, зло толкнув его, погнал в сад. Комендант трусил рысцой, пригибаясь, вобрав голову в плечи, и поминутно оглядывался.
— Но-но, покрутись у меня! — приговаривал Савелий, поторапливая пленного.
Хромовые сапоги коменданта часто проламывали снежную корку и увязали, отчего он выбрасывал ноги высоко, как цапля, размахивая полами шинели. В темноте он казался большим и грузным. Савелий не спускал глаз с коменданта и прислушивался к стрельбе. Шум стычки из центра деревни, где находилась основная группа Филимона, откатывался куда-то за огороды. Было ясно — они отступают. Савелий нервничал и досадовал на неудачу. Винить было некого — никто не рассчитывал напороться на отряд карателей, их ожидали в Липовке весной, когда в лесу стает снег и откроются дороги. Насчет западни, о которой твердил Штубе, и мысли не было. Хлопцы сумеют уйти от преследования, заодно потрепав добренько карателей. И все же это провал.
Они пересекли сад, подошли к плетню. Штубе неловко оступился, качнулся назад, и в тот же момент, почувствовав сильный удар в живот, Савелий очутился на снегу. Штубе занес ногу над плетнем, готовый скрыться в темноте. Заскрипев зубами от злости и боли, Савелий успел нажать на спусковой крючок. Полоснула автоматная очередь, и Штубе, взмахнув по-куриному руками, с глухим стоном рухнул всем своим тяжелым телом на рогатины плетня.
— Ловкий, гад! — выдохнул Савелий облегченно. Такой прыти от коменданта он не ожидал.
Храпя в предсмертных судорогах, Штубе свесился головой вниз, полы шинели закатились за спину, одна рука застряла в острых рогатинах плетня из сухой лозы, другая уткнулась в снег. В тусклом свете месяца, торча подметками вверх, поблескивали хромовые сапоги.
Савелию стало омерзительно от такого клокочущего храпа, от большого, еще вздрагивающего тела, и он прикончил Штубе короткой очередью.
Отстреливаясь от наседающих немцев, Маковский и Валя приближались к плетню. Савелий хотел было перемахнуть через плетень, но тут заметил, что Маковский перестал стрелять и тихо сползает на снег, цепляясь руками за ствол яблони.
— Григорий! — Савелий кинулся в сад. — Григорий, что с тобой?
— Угодила, — простонал Маковский. — Ох, черт, это ж надо!
— Валя, держи их! Командир ранен! — крикнул Савелий, подхватил Маковского под руки и потянул к плетню.
За плетнем, прикрываясь свесившимся телом Штубе и затыкая ватой и бинтами рану на груди Маковского, Савелий вдруг подумал: «Вот таким манером, господин комендант, ты еще можешь спасти нам жизнь».
— Где Штубе? — выжал из себя Маковский.
— Вот он. Пришлось прикончить, — ответил Савелий, торопясь.
— Жалко, не я… — Маковский заскрипел зубами, с трудом повернулся к телу коменданта и вдруг лихорадочно, почти бессознательно зашептал: — Живой еще! Чуешь, Савелий! Душегу-уб!.. — Он дернулся всем телом и из последних сил крепко вцепился пальцами в Штубе. — Помнишь яму, душегу-уб?!
— Григорий, опамятуйся! — напугался Савелий безумного шепота Маковского и начал отрывать его руки. — Готов он.
Руки Маковского вцепились мертвой хваткой, и Савелий с трудом разжал дрожащие как в ознобе пальцы.
— Улизнул от меня, Савелий! Улизну-ул… — простонал Маковский и потерял сознание.
Савелий взвалил Маковского на плечи и заторопился к близкому лесу.
Каратели преследовали партизан до леса, дальше идти не решились. Три группы собрались на развилке. Недосчитались шестерых. Погиб Мишка Ермоленко, уже отбиваясь от немцев с группой Кондрата, так ничего и не доказав Любе, не искупив вины перед ней, не было и Вали Климовича, который остался прикрыть отход Савелия с раненым командиром.
В Липовке, когда события менялись с каждой минутой, Савелию некогда было раздумывать и давать волю чувствам. Теперь же, немного остыв, он начал осмысливать происшедшее, и тоска охватила его. Погиб Валя, лучший подрывник, весельчак и силач, лихой хлопец, любимец отряда, однополчанин Савелия с начала войны. Погибло еще пятеро, тяжело ранен командир… И это не все. Над отрядом нависла опасность. Завтра поутру каратели прочистят лес, по следам найдут лагерь. Уходить.
Маковский то впадал в беспамятство, стонал, то приходил в себя и торопливо, отрывисто, пересиливая боль, говорил. Из двух жердин, ремней и полушубка сделали носилки, четверо партизан попеременно несли своего командира. Рядом с носилками шли Савелий и Филимон, вслушиваясь в каждое слово.