— Время решать, — заговорил Тимофей, потирая озябшие руки. — Не припоздниться бы, а то и угнать могут.
— А чего решать? Пора, — оживился Антип Никанорович. — Сказывают, наши под Добрушем.
— Под Добрушем, верно, — подтвердил Левенков и закашлялся, прижимая ладони к впалой груди. Лицо его перекосилось, покрылось нездоровым румянцем, острые плечи заколыхались, топорща рубаху. — Извините, — пробормотал он виновато.
— Плох ты, мил человек, — заметил Антип Никанорович с сочувствием.
— Видимо, туберкулез. В лагере схлопотал. — Он улыбнулся. — Ничего, придут наши — подлечусь и повоюю еще.
— Харчи добрые надо.
— Да-да…
— Так что, батя, двигаем? — спросил Тимофей. — Как там старики меж собой думают?
— Ждут один другого — кому первому. Я — хоть завтра. Все собрано: одежка теплая да харчей недели на две. Хватит?
— С избытком, — отозвался Левенков. — Возьмут Добруш, считайте, Метелица — свободная.
— Э, не скажи. Восемнадцать верст ить…
— Ты слушай, что Сергей Николаевич говорит. Он в этих делах лучше нашего понимает, — перебил батьку Тимофей и добавил: — Солдат.
— И я солдатом был! — проворчал Антип Никанорович и хмуро взглянул на сына, мол, не перебивай старших.
В дверь постучали, и после недолгого шарканья ног в сенцах в хату вошли дед Макар и Лазарь.
— Здравствуйте вам! — прогудел Макар и оглядел собравшихся. — Кажись, мы вовремя. — Он вытер ладонями бороду и присел на подставленную Антипом Никаноровичем табуретку. Лазарь умостился на краю лавки.
— Аккурат, Макар. Тут мы об уходе меркуем. Порешили — завтра.
— Во-во, в самый раз, — заворкотал дед Макар. — И помехи никакой, полицаи нонче драпанули.
— Как это? — удивился Антип Никанорович.
— Обноковенно. Толечки што Евдокима сустрел. Сказывает, а ни одногошеньки в Метелице не осталось. Вот я и толкую: молодые пущай уходют.
— А вы что же? — спросил Тимофей.
— Куда нам, старикам, от хат своих, правда, Антип?
— Нет, дядька Макар, батя с нами уходит. И вам не следует оставаться.
— Ага, Тимофей Антипович! — подхватил жалобным голосом Лазарь. — Накажи ты ему, што вместях надо. А то уперся: не пойду, и хоть ты…
Дед Макар глянул на сына, и Лазарь осекся на полуслове, виновато пожимая плечами.
— Пошли, Макар, не дури. Обидно ж перед самым приходом наших угодить к немчуре в лапы.
Дед Макар поерзал на табуретке, помял в кулаке свою жидкую бороду и проговорил раздумчиво:
— От немца мы с тобой не бегали, чего ж от своих теперя?
— Ну, ты это… — Антип Никанорович засопел. — Не путай! Тогда с земли своей уходить надо было, а нонче на неделю какую… Сравнил!
— Многие остаются, — гнул свое Макар.
— Ямки с барахлом сторожить! — проворчал Антип Никанорович. — Кому оно потребно, барахло твое?
— Найдутся охотники.
— Ох, Макар, не жадничай, не к добру это.
— А тебе не жалко?
— Жалко! — Антип Никанорович помолчал. — Однако я еще пчел завести желаю.
Левенков удивленно поглядел на Антипа Никаноровича, перевел взгляд на Тимофея, и тот пояснил:
— Обычай у нас такой: как почувствует человек, что пришла старость, обязательно пчел заводит. А молодые не держат. Вот и батя о пчелах заговорил.
— Пора, сын. Пора, — вздохнул Антип Никанорович.
Поговорили еще с полчаса, условились о времени сбора и стали расходиться. Под конец дед Макар сдался:
— Оно, может, и правда ваша…
Антип Никанорович проводил всех на улицу, запер калитку, потрепал холку Валета и подался в хату, ежась от холодной мороси.
Рано поутру в Метелицу вступили немцы и сразу же начали готовиться к обороне. Два танка прошли по садам, подминая гусеницами плетни и заборы, ломая деревья, кусты смородины, малины, разрушая бани сельчан. Лязг железа заглушил остервенелый брех собак, дым и смрадный запах вполз во дворы и хаты. Вдоль проложенной танками «дороги» наметилась линия обороны. Всех сельчан выгнали копать траншеи.
Собравшиеся во дворе Антипа Никаноровича Тимофей с семьей, Левенков и Наталья так и не успели уйти из деревни. Их выгнали в сад и вручили лопаты, только Прося осталась в хате с детьми.
От бани Антипа Никаноровича осталась груда искореженных бревен и досок, две сливы и три яблони сломаны под корень и вмяты в помидорные грядки. Сквозная брешь в плетнях открывала поля, огороды и ломаную черту леса. После черной работы танкистов в саду стало как-то пусто и неуютно. В сером небе низко над землей повисли лохматые облака, хмурилось утро, только на востоке изредка выскальзывали бледные лучи осеннего солнца и тут же растворялись в дымной мгле.