Сначала Дэвид этого не понял. А потом увидел: лошадка, стройная и одинокая, неровно скакала вдоль пыльной дороги. Затем Мартинес заметил еще одну, еще… их были десятки, потом сотни… Они резвились и играли в песках, в клубах пыли.
Ангус восторженно продолжал:
— Дикие намибийские лошади! Как я люблю этих животных! Это потомки Schutztruppe — коней германской колониальной армии. Тех, что когда-то сбежали и одичали, — ученый почти нежно смотрел на табун, словно видел перед собой нечто похожее на сон. — А теперь они — единственные дикие пустынные лошади в мире. — Он снова повернулся к Дэвиду. — Мне всегда казалось, что они похожи на души лошадей, вырвавшихся на свободу после смерти… Вот почему здесь так трудно жить. Здесь много такого. А, вон и аэропорт. За теми дюнами.
Машина обогнула последние мягкие бугры дюн. И остановилась на широком плоском пространстве. Водитель затормозил точно на краю странно бледной взлетной полосы.
Маленький самолет и два вертолета стояли на чем-то вроде асфальтовой площадки, прямо посреди обожженной солнцем пыли. На боку одного из вертолетов красовалась яркая надпись — «Келлерман Намкорп». Его пропеллеры уже вращались.
Дэвид обернулся к Ангусу и спросил:
— Но куда мы направляемся?
— В Амстердам.
— Да, а потом?
— В Збирог! Замок СС. В Чехии. Я потом объясню, приятель, а сейчас нам нужно поспешить. Мигель ведь все еще где-то здесь…
Они побежали прямо к асфальтовой площадке. Какой-то мужчина с автоматом наперевес стоял около вертолета; он изумленно уставился на них, когда они, пригнувшись, проскочили под вращающимися лопастями.
— Ангус?!
— Роджер!
Чернокожий широко улыбнулся:
— Ангус, друг мой!
Нэрн что-то кричал, перекрывая грохот пропеллеров. Потом что-то сунул в руку охраннику. Что-то такое, что достал из черного бархатного мешочка. Дэвид предположил, что это могли быть алмазы. Могли быть. Роджер весело отсалютовал.
— Садимся! — закричал Ангус.
Роджер тоже кричал, показывая Дэвиду и Эми, что надо забраться в вертолет.
— Быстрее!
Они не стали медлить и, очутившись внутри, уселись на первые же места, которые им подвернулись. Ангус устроился рядом, лицо у него было напряженное и измученное. Они пристегнули ремни безопасности — и вертолет поднялся в воздух.
Они летели.
Дэвид смотрел вниз. Роджер уже превратился в едва заметную фигурку. Он смотрел им вслед, прикрывая глаза ладонью от солнца и песка. Дэвид моргнул и посмотрел на юг. Дикие лошади все еще танцевали в пустыне.
А потом всё закрыли облака пыли, всё стало неразличимым.
45
2.58, 2.59, 3.00…
Его все не было. Дэвид настороженно посматривал на станционные часы.
3.02, 3.03, 3.04.
Ангус стоял рядом и молчал — впервые. На его лице отражалось неприкрытое напряжение. Эми выглядела задумчивой, почти подавленной.
Что она знала? Она стала заметно другой после того, как они приземлились в Амстердаме и проехали через всю Германию, к вокзалу в Нюрнберге, где договорились встретиться с Саймоном. Но почему? Может быть, она уже заподозрила, что Дэвид — кагот, а может быть, просто отреагировала на перемену в его настроении, на его внезапно вспыхнувшую сильную тревогу. На его отстраненность, резкие перепады настроения, когда он то уходил в себя, в поисках ответа, или утешения, или покоя…
Мартинес перестал заниматься с ней любовью. Он просто не мог больше этого делать. Некогда они испытывали друг к другу пылкую страсть… а теперь? Дэвид то и дело представлял себя кусающим Эми, ее белую женственную плоть, кусающим до крови…
Это была бездна, пучина, но он должен был заглянуть в нее, должен был добраться до глубин собственной души, найти свою истинную сущность. Потому что в ближайшие дни ему должно было понадобиться все его хладнокровие. В ближайшие решающие дни. Решающие часы, решающие минуты.
3.07, 3.08, 3.09.
Возможно, Саймон и не появится. Они ведь отправили ему только одно электронное письмо из Амстердама и получили быстрый короткий ответ: «Да».
В почтовом ящике Дэвида обнаружилось также и еще одно весьма удивительное сообщение — от Фрэнка Антонеску, старого адвоката его деда в Фениксе. Антонеску тоже провел кое-какое расследование, самостоятельно, благодаря своим связям в налоговом управлении, где кто-то явно благоволил к нему, и постепенно, «после разных махинаций», все же выяснил, откуда взялись те деньги.