— Может, пойдем куда-нибудь в другое место?
— Если у вас есть время.
— Академические каникулы. И мне не помешала бы помощь, пока мои студенты стреляют в полицейских. — Она улыбнулась, увидев испуг в его глазах. — Эй, я пошутила! Куда бы вы хотели отправиться?
— Мне бы хотелось начать осматривать все эти церкви. Те, что на моей карте…
— Отлично.
— Но сначала… Мне бы хотелось заглянуть в такое местечко, где можно нормально выпить.
Он на долгое мгновение задержал взгляд на девушке и вынужден был признаться себе: он все еще чувствовал нервозность и страх, так и не прошедшие с тех пор, как на него напал Мигель.
— Ладно, идем туда, где можно пропустить стаканчик и поговорить, — согласилась Эми.
Они ехали всего несколько минут и очутились в тихой маленькой деревушке; указатель на въезде сообщал, что она называется Ирурита. Перед местным кафе сидел дремлющий старик в берете. Оставив машину перед деревенской церквушкой, Дэвид и Эми подошли к кафе и уселись под зонтом снаружи. Чистый горный воздух освежал, солнце согревало. Эми заказала оливки и бутылку местного охлажденного белого вина, которое она назвала txacolli.
Официантка быстро принесла все и с ловким реверансом поставила на столик.
Эми заговорила:
— Вы до сих пор не задали мне ни одного наиболее очевидного вопроса.
Дэвид попытался возразить, но Эми была чрезвычайно серьезна.
— Вы должны это знать… если я собираюсь представить вас Хосе.
Дэвид отпил немного прохладного легкого вина и кивнул.
— Хорошо. Если вы настаиваете. Почему Мигель накинулся на вас? Он вдруг появился ниоткуда и тут же… налетел на вас. Почему?
Эми ответила мгновенно:
— Он меня ненавидит.
— За что?
Девушка сложила ладони вместе, как в молитве.
— Когда я только-только приехала в Страну Басков, я была… ну, я уже говорила, меня очень интересовала ЭТА. Их стремление к независимости. Я думала, это весьма похвальное стремление для такого древнего народа. Я даже симпатизировала террористам. Некоторое время. Несколько месяцев.
— И?..
— А потом я встретила Хосе. Великого Хосе Гаровильо. Мы стали очень хорошими друзьями, он показывал мне, где в Бискайе подают самые лучшие пинчо, это такие маленькие бутерброды к пиву или красному вину… Он рассказывал мне обо всем. Объяснил, почему отказался от насилия после падения режима Франко. Он считает, что терроризм для басков — это тупик в демократической Испании.
— Но его сын…
— Не согласен с ним. Это же очевидно. — Эми посмотрела на Дэвида в упор. — А потом Хосе нашел мне работу, преподавать английский в университете. И, видите ли… большинство молодежи, посещающей мои занятия, настроены крайне радикально, они ведь родились на дальних улочках Виттории и Бильбао, и они готовы умереть за ЭТА. Причем девушки даже более яростны, чем парни. Эдакие киллерши в мини-юбках, — губы Эми были розовыми и влажными от вина. — Я считаю, что моя задача — по возможности увести их от ЭТА, от жестокости, от саморазрушительного терроризма. Поэтому я преподаю им литературу революции: Оруэлл и Гражданская война, Йитс и ирландский мятеж… Я пытаюсь открыть им не только романтику, но и трагедию подобных жестоких национальных столкновений.
— И за это Мигель вас ненавидит? Он считает, что вы действуете против ЭТА?
— Да. Я знала, что он на некоторое время уехал за границу, хотя до меня и доходил слух о его возвращении. Но я думала, что вполне могу поехать повидаться со своими друзьями в «Бильбо», что мне ничто не грозит. И надо же было ему оказаться в том баре… Он встречался там со своими в одной из задних комнат, с товарищами по ЭТА…
— И услышал шум.
— Да. И сразу вышел. И увидел меня. С вами. — Эми поморщилась. — И, конечно, тут же принялся за свое.
Объяснение было хорошим, если не безупречным. Дэвид до сих пор ощущал отзвуки того непонятного нападения как некое темное размытое пятно в сознании… А о чем еще она ему не рассказала? Как насчет шрама на ее голове?
Дэвид отвлекся от своих мыслей, когда официантка поставила на их стол еще одно блюдце с оливками.
— Gracias, — сказал он.
Девушка кивнула, присела и ответила с горловым испанским акцентом:
— Kakatazjaka…
Потом помахала рукой какому-то приятелю на другой стороне вымощенной булыжником площади и вернулась к бару.