Томаски от души зааплодировал.
— Отличное приземление!
— Спасибо, — кивнул Джимми. — Теперь смотрите, вон там — вдова Холбурн. И Хэмиш Леск.
Через мгновение краснощекие местные жители уже хлопали Джимми по спине и помогали ему разгружать все то, что он привез на своем маленьком самолете; некоторые уважительно кивали старшему инспектору Сандерсону. Высокий рыжеволосый мужчина в полицейском мундире подошел и представился офицерам Скотланд-Ярда.
— Хэмиш Леск, полиция Шетландского графства.
Сандерсон вежливо улыбнулся.
— Да, конечно. Нам сообщили. Привет! — Он махнул рукой в сторону своих спутников. — Это тот свободный художник, о котором я говорил. Саймон Куинн. Он… пишет для «Телеграф».
— О да… правильная газета! — Леск с сокрушительной силой пожал руку Саймона.
Но прежде чем журналист успел открыть рот, вмешался Джимми:
— Страшное дело, Хэмиш! Страшное дело.
Леск кивнул. Просто кивнул, молча. Потом обернулся к гостям.
— Ну что, парни… сразу к делу?
— Если можно.
— Я тут пользуюсь машиной Джимми. Очень любезно с его стороны. Вон туда.
Пятеро мужчин зашагали через лужок к синему и очень грязному внедорожнику. В «Рейнджровере» пахло торфом, собаками и овечьей шерстью.
Они проехали мимо маленького залива. На усыпанном галькой пляже лежали на боку маленькие деревянные лодки, похожие на пьяниц, заснувших на скамьях в парке. Самая большая из лодок, красный металлический буксир, странно возвышалась над ледяной водой: она буквально была поднята в воздух огромной металлической лапой.
Леск объяснил:
— Им пришлось поднять это судно, иначе его расколотило бы штормом.
— Но… — удивился Саймон, — буксир ведь железный!
Джимми рассмеялся.
— Вы просто не видели штормов на Фуле!
Дорога бежала между лугами, перемежавшимися пятнами темно-коричневой голой почвы, — в тех местах, где из земли бесцеремонно вырезали торф. Овцы пощипывали соленую траву.
Наконец они резко повернули, и дорога превратилась в проселок; за ним на последнем куске плоского пространства пристроились несколько смиренных, некогда белых коттеджей, смотревших на море; некоторые выглядели пустыми, над другими вился белесый дымок. И все эти жилища выглядели прижавшимися к земле и испуганными, они как будто пытались укрыться от бьющего наотмашь ветра — как собаки, которым слишком часто доставалось от жестокого хозяина.
Подъездная дорога к ферме Карпентеров — месту преступления — была короткой и пропитанной водой. Саймон порадовался тому, что надел дорожные ботинки.
— Ну вот, приехали, — сказал шетландский инспектор. — Мы тут ничего не трогали с тех пор, как нашли тело.
— То есть там все осталось как было? — спросил Сандерсон.
— Да, и вид там невеселый. Так что держитесь. Тело обнаружила подруга погибшей, Эдит Тэйт. Еще одна старая леди, что живет в коттедже вон за тем полем. Она предпочла жить на другой стороне острова.
Скромная ферма выглядела совсем невинно в прохладных лучах северного солнца. Квадратный дом с побеленными стенами. И не видно было никаких признаков активной деятельности полиции, никакой суеты, ожидаемой Саймоном.
Хэмиш оглядел всю компанию, сделав театральную паузу.
— Ну что, входим?
Все кивнули; Хэмиш Леск распахнул наружную дверь, внутреннюю — и Саймон быстро оглядел комнату. Мебель здесь была весьма простой, обстановка — скудной; рядом с фотографией Папы Римского висел живописный портрет английской королевы. И тут же лежал труп: на полу, перед камином.
Старая женщина была одета в нечто вроде капота. Ее тело ниже шеи выглядело нетронутым; седые длинные волосы оставались на месте. У жертвы были темная кожа и босые ноги. И только ее лицо и плечи говорили о том, что здесь на самом деле произошло.
Лицо убитой было изрезано в клочья. Изрезано в клочья в самом буквальном смысле: лоскуты кожи свисали со щек и лба; губы были отрезаны, но остались висеть на тонких полосках кожи, и в жестоких ранах виднелась розовая плоть. Язык старой леди разрезали пополам; он был вытащен изо рта и разделен надвое. Кровь залила ее горло, и самая длинная полоса кожи спускалась на грудь. И, несмотря на все эти многочисленные и варварские увечья, больше всего Саймона поразило выражение лица убитой; он вдруг подумал, что оно навсегда останется в его памяти.
Саймона охватила странная слабость при виде чудовищной картины; это было нечто куда худшее, чем он мог ожидать. Намного хуже. Но он должен был сохранить ясность мысли и восприятия и делать свою работу, оставаясь журналистом. Куинн достал из кармана авторучку — ему нужно было держать что-нибудь в руках, чтобы чуть-чуть успокоиться.