— Прости меня, — продолжал майор после нескольких минут глубокого раздумья, — прости, если я вернусь к тягостным событиям, но ты, кажется, забыла упомянуть об одном важном обстоятельстве.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, брат.
— Сейчас объясню тебе; ты сказала, если мне не изменяет память, что твоя малютка-дочь не подверглась жестокой участи братьев и была спасена индейцем?
— Да, я говорила это, брат, — ответила она дрожащим голосом.
— Куда же девался этот несчастный ребенок? Жива ли она? Имеешь ли ты сведения о ней? Видела ты ее?
— Она жива, я ее видела.
— О!
— Да, человек, который ее спас, вырастил ее и даже взял в приемные дочери, — ответила Маргарет со злой усмешкой. — Знаешь ли ты, что он хочет сделать с дочерью того человека, палачом которого он был — ведь именно он, он один, привязав моего мужа к дереву, велел содрать с него кожу живьем у меня на глазах? Знаешь литы, что он хочет сделать с ней, брат?
— Говори, ради самого Бога!
— То, что я вынуждена сказать, так ужасно, так возмутительно, что у меня язык не поворачивается произнести это.
— Боже! — вскричал майор, невольно отступая перед сверкающим взором сестры.
— Так вот! — вскричала она с ужасным хохотом. — Моя дочь выросла, ребенок превратился в очаровательную девушку, и теперь этот человек, этот палач, этот демон, почувствовавший, что его лютое сердце ягуара смягчилось при виде ангела, полюбил ее безумной любовью и хочет взять себе в жены!
— Боже, какой ужас! — воскликнул майор.
— Чудовищно, не правда ли? — продолжала она, не в силах справиться с душившим ее судорожным, нервным смехом, который тяжело было слышать. — Он простил дочь своей жертвы! Да, он великодушен, он забыл о той лютой пытке, которой подверг отца, и теперь жаждет руки дочери.
— Да ведь это чудовищно, сестра! Такая гнусность и такой цинизм невозможны даже у индейцев!
— Неужели ты думаешь, что я обманываю тебя?
— Подобной мысли мне в голову не приходило, сестра. Этот человек — просто чудовище.
— Да, да, чудовище!
— Но ты видела свою дочь? Говорила с ней?
— И что же?
— Ты, вероятно, предостерегла ее от такой чудовищной любви?
— Я? — посмеиваясь, возразила Волчица. — Слова не молвила!
— Как?! — изумился майор.
— По какому праву заговорила бы я с ней об этом?
— Как, по какому праву? Разве ты ей не мать?
— Она этого не знает.
— О!
— И что сталось бы тогда с моей местью? — продолжала она холодно.
Эти слова, в которых выразился весь характер женщины, находившейся перед ним, поразили ужасом сердце старого солдата.
— Несчастная! — вскричал он. Презрительная улыбка появилась на губах Волчицы.
— Да, вот каковы все вы, горожане! Ваши души обмельчали от цивилизации! Вы сдерживаете свои чувства. Вас пугает величие ненависти со всеми ее порывами ярости, ее крайностями. Вы допускаете лишь месть в рамках закона!.. Брат, кто хочет достичь цели, тот средствами не брезгует. Мне нет дела, если на пути к моей цели я спотыкаюсь о развалины или вязну ногами в крови. Я иду вперед с роковой стремительностью потока, который опрокидывает и сметает все преграды. Моя цель — месть! Кровь за кровь, око за око — вот закон прерий, который я усвоила, и я добьюсь этой мести, хотя бы для этого… Но, — прибавила она, внезапно остановившись, — к чему эти слова? Успокойся, брат, моя дочь надежнее ограждена собственным чувством, чем всеми советами, какие я могла бы ей дать: она не любит этого человека, я знаю; она сказала мне, что никогда не сможет его полюбить.
— Благодарение Богу! — вскричал майор.
— Я желаю одного, — продолжала она грустно, — после того, как отомщу, отыскать свою дочь, обнять ее, покрыть поцелуями и наконец сказать, что я — ее мать!
Майор тихо покачал головой.
— Берегись, сестра, — возразил он строго, — Господь сказал, что месть в Его власти. Берегись, чтобы после того, как ты решишь стать орудием провидения и действовать за него, тебя не постигла жестокая кара в твоих самых дорогих привязанностях.
— О, не говори так, брат! — вскричала она, вздрогнув от ужаса. — Ты сведешь меня с ума!
Майор молча опустил голову.
В продолжение нескольких минут брат и сестра стояли друг против друга, не говоря ни слова.
Оба размышляли. Волчица первая прервала молчание.
— Теперь, брат, — сказала она, — оставим на время, если ты не возражаешь, эту грустную тему разговора и займемся тем, что касается тебя, то есть обширным заговором индейцев.
— Признаться, сестра, — ответил майор и глубоко перевел дух, — я буду очень рад; у меня голова не на месте от всего, что я услышал. Еще немного — и я, ей-Богу, сойду с ума. Я до того взволнован, что за несколько часов едва буду в состоянии привести в порядок свои мысли.
— Спасибо тебе.
— Ночь на исходе, сестра. Нельзя терять ни минуты; я слушаю тебя.
— Велик ли гарнизон форта?
— В полном составе.
— Сколько же это составляет человек?
— Около семидесяти, не считая пятнадцати охотников, которые сейчас находятся вне форта, но немедленно будут призваны назад.
— Очень хорошо. Нужен ли тебе весь гарнизон для защиты форта?
— Смотря по обстоятельствам. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что хочу попросить у тебя человек двадцать.
— Гм! Для какой цели?
— Сейчас узнаешь. Ты здесь один и не можешь надеяться на помощь ни с какой стороны. Само собой, индейцы, пока те будут осаждать форт, не допустят, чтобы у тебя сохранилось сообщение с фортами Кларк, Юнион и другими, разбросанными по течению Миссури.