Сражение началось.
Вся равнина, насколько мог охватить взор, покрылась многочисленными боевыми отрядами индейцев, которые все стекались к одному центру, неустрашимо идя вперед и то и дело направляя залпы из ружей на форт; с того места, где цепь холмов примыкала к Миссури, постоянно прибывали все новые и новые пиеганы.
Группами от трех до двадцати человек неслись они вскачь на взмыленных лошадях, что заставляло думать, что они прибыли издалека; черноногие были в боевом наряде, в различных украшениях и с разнородным оружием — с луком и колчаном на спине, с ружьем в руке, — при своих талисманах, с головами, увенчанными перьями, некоторые из которых были великолепными орлиными перьями, черными и белыми, и с развевающимся плюмажем.
Они сидели на красивых попонах из пантеровых шкур, подбитых красной материей; верхняя часть их тела была обнажена, только полоска волчьей шкуры перекинута через плечо; их щиты украшались перьями и разноцветным сукном.
В этом наряде индейцы имели величественный и грозный вид, который поражал воображение и внушал страх.
Некоторые из них, подгоняя усталых лошадей кнутом, чтобы скорее достигнуть места битвы, примчались тотчас на высоты с пением и боевым кличем.
На пригорке и около форта борьба казалась всего ожесточеннее. Черноногие укрывались за высоким частоколом, который вбили в землю во время ночи, и отвечали на огонь американцев таким же дружным огнем, криками подбадривая друг друга и призывая мужественно стоять против их неумолимых врагов.
Впрочем, отпор был так же энергичен, как и нападение, и борьба, по-видимому, должна была продлиться долго.
Уже вся равнина была усеяна множеством тел; лошади, освободившись от седоков, с громким ржанием разбегались в разные стороны, и стон раненых сливался по временам с вызывающими криками штурмующих.
Тотчас вслед за тем, как был подан сигнал, Серый Медведь бегом бросился к палатке, где находился его пленник.
— Теперь пора! — сказал он.
— Я готов, — ответил граф. — Идите, а я буду постоянно находиться возле вас.
— Так пойдемте.
Они вышли вместе и бросились вперед, чтобы встать во главе сражающихся.
Граф де Болье не был вооружен, как объявил об этом заранее; он гордо поднимал голову, когда пуля со свистом пролетала мимо его уха, и улыбался смерти, которую, быть может, призывал в душе. Несмотря на свое презрение к людям белой расы, индеец против воли восхищался таким неподдельным, таким возвышенно-стоическим мужеством.
— Вы храбрый человек, — заметил он графу.
— А вы разве сомневались? — просто ответил тот. Между тем борьба становилась с каждой минутой все ожесточеннее.
Индейцы с львиным рыком устремлялись на палисад, которым был обнесен форт, и давали убивать себя, не отступая ни на шаг.
Ров был почти доверху наполнен их телами.
Американцы, вынужденные защищаться одновременно со всех сторон, отстреливались с методичным спокойствием людей неустрашимых, которые без колебаний жертвовали жизнью, зная, что им неоткуда ожидать помощи.
С самого начала боя Белый Бизон взял отряд отборных воинов, занял пригорок, который возвышался над фортом Макензи, и тем еще более затруднил и без того критическое положение защитников укреплений, подвергавшихся страшному и метко направленному огню; число их было так мало, что огонь неприятеля причинял им невосполнимые потери.
Стоя у флагштока с развевающимся флагом, скрестив руки на груди, весь бледный и стиснув зубы, майор Мелвилл видел, как его люди падают один за другим, и в ярости топал ногой, что не может им помочь.
Вдруг страшный крик отчаяния раздался изнутри строений; обезумев от ужаса, жены солдат и наемников выбежали толпой на двор, спасаясь от неприятеля, которого еще не было видно.
Белый Бизон с отрядом индейцев обогнул форт и открыл потайной вход, который, как полагал майор, никому не был известен и в случае такого приступа, когда всякое сопротивление невозможно, должен был служить путем отступления для гарнизона.
С этой минуты гибель американцев была неминуема; с ними не сражались, их просто резали.
Майор бросился к строениям во главе нескольких храбрецов.
Индейцы перелезали через палисад со всех сторон, так как защитников больше не оказывалось.
Наконец небольшое число американцев, оставшихся в живых, собралось вокруг мачты, на которой развевался усеянный звездами флаг Соединенных Штатов; они прилагали все усилия, чтобы дорого продать свою жизнь, так как более всего опасались попасть живыми в руки жестоких противников.
Индейцы отвечали грозным боевым кличем на «ура» неприятеля и накидывались на него, словно волки, размахивая над головами окровавленными топорами.
— Сложите оружие! — крикнул Серый Медведь, ворвавшись на поле битвы.
— Никогда! — возразил майор, бросаясь на него с маленькой горсткой оставшихся в живых солдат.
И снова бой возобновился, ожесточеннее и неумолимее прежнего.
Индейцы стали бросать во все стороны зажженные факелы, от которых крыши строений мгновенно загорались и вспыхивали ярким пламенем.
Майор Мелвилл понял, что победа окончательно ускользает у него из рук, и попытался совершить отступление.
Но это было дело не легкое. Нечего было и думать перелезть через палисад, а единственный выход — ворота — стерегли черноногие; искусно заняв позицию, они отталкивали копьями тех, кто пытался воспользоваться этим проходом.