— Нет. Вроде бы кто-то из Синих. А ты уже пробовал?
— Я пробовал все. Погоди, ты еще не такое обо мне узнаешь… Во время одной из гонок я чуть не задохнулся. Еда полезла через нос. Настоящая пытка.
— Ну и?
— Я проиграл.
— Не пойму, в чем интерес?
— Время покажет.
— Рем плачет, — шепчет мне на ухо Октавий по пути в учебный класс. — Он сидит на полу в коридоре, обхватив руками голову.
— Кто-нибудь говорил с ним?
— Я.
— Чего он хочет?
— Он хочет поговорить с тобой, только с тобой.
— Иду.
— Сейчас не лучший момент. Что ты скажешь Цезарю?
— Правду. Он все равно узнает. Я пошел.
Я нахожу Рема в конце восточного коридора.
— Что с тобой?
— Меня отстранили от инча.
— Это не новость. Кажется, на год?
— Да. Но год уже скоро истекает. Я спросил у Цезаря точную дату возвращения в команду. А он сказал, что меня решили отстранить еще на год. Но через год меня уже здесь не будет.
— Ты сказал им об этом?
— Да. Но они уверяют, что я еще буду тут.
Но я же старый. Я — Красный, который даже старее тебя, а для тебя все закончится месяца через три — четыре.
— Я подумаю, что можно сделать. А пока вставай. Тебе нельзя здесь оставаться.
— Сначала пообещай, что ты мне поможешь. Я хочу поиграть хотя бы еще раз, один раз.
— Я займусь этим. Поднимайся.
Он встает и идет в спальню. Он никогда не ходит на учебу, и никто ему слова не говорит. По поводу его отсрочки я ничего не обещал, но я попробую. Если бы Цезарям хватило мужества, они сказали бы Рему прямо, что ему запрещено играть пожизненно. В игре он может проявлять крайнюю жестокость, до остервенения, так что становится по-настоящему страшно. Однажды я видел, как он пытался сломать руку Клавдию. Он был просто в бешенстве, контролировать его было невозможно. Все игроки бросились их разнимать. Пришлось его побить, чтобы он ослабил хватку. Ему запрещено играть «по причине крайней жестокости».
Из-за его исключения в течение нескольких месяцев матчи вообще не проводились. Но потасовки вспыхивали и на уроках борьбы, и в коридорах, поэтому холодильник работал без перерывов. А поскольку организованной и санкционированной жестокостью управлять легче, инч был восстановлен.
Я возвращаюсь в класс. Подхожу к Цезарю 3, который смотрит на меня, как будто удивляясь тому, что я хочу с ним заговорить. Однако, если бы я как ни в чем не бывало прошел на свое место, мне пришлось бы провести чертову четверть часа в его кабинете.
— Я хочу объяснить вам свое опоздание: один из моих товарищей плакал в восточном коридоре. Мне сказали, что он хочет со мной поговорить. И я поду… извините, я… я пошел туда, не особо раздумывая.
— Почему?
— Что «почему»?
— Почему он хотел поговорить именно с тобой?
— Не знаю. Этого мне не сказали.
— А сам ты как думаешь?
— Никак. Ничего не думаю.
— Где он сейчас?
— Он встал и пошел в…
— Я знаю куда. Можешь занять свое место.
— Цезарь, я обещал просить за него…
Он не поднимает головы. Он положил конец обсуждению и даже не представлял, что я могу продолжить его по собственной инициативе. Я настаиваю:
— Цезарь?
— Ты еще здесь? Кажется, ты и так уже отстал в работе от остальных?
Он выдерживает долгую паузу и вновь произносит:
— Позже. Возможно, мы вернемся к этому разговору.
Я иду на свое место. Неопределенное обещание с его стороны — уже неплохо.
Я снова и снова думаю над тем, что мне сказал Рем: «Через три — четыре месяца для тебя все закончится». Что значит «закончится»? Что со мной будет? Что стало с Квинтом, которого волокли в мешке два монстра пару недель назад?.. Жив ли он еще? Я приучил себя к мысли, что ТАМ нам найдут какое-нибудь другое применение. Не может же быть, что нас тренируют и обучают просто так.
Красс сидит напротив меня в столовой. Нет сомнения, что у него есть ко мне вопросы. Что любопытно, он никогда не выдает их сразу. Пол-обеда он молча наблюдает за мной. Интересно, чего выжидает?
— А Рем, — наконец произносит он, — твой друг?
— Да, можно и так сказать. Мы не болтаем с ним дни напролет, он не слишком словоохотливый. Но я его знаю с момента своего появления здесь, кроме того, он — верный и полезный член команды.
— Он злой. Мне такие ужасы о нем рассказывали…
— Многое из этого выдумки. Но, несомненно, он бывает жесток.
— При каких обстоятельствах?
— Нет никаких особых обстоятельств. Это случается внезапно, как приступ.
Красс смотрит на меня как баран на новые ворота. Откуда столь внезапный интерес к Рему? Неужели случай в коридоре успел облететь весь Дом?