Мы присоединяемся к нашим друзьям. Я чуть не пропускаю старт. Думаю, я смогу быстро войти в форму. Кого посвятить в тайну? Кто рискнет к нам присоединиться? Те, кто согласится, уже не смогут пойти на попятную.
Клавдий шипит на меня:
— Шевелись! Сейчас не время витать в облаках!
Я прихожу в себя. Я мчусь. Мне даже больно. Остановившись, я падаю на колени, чтобы отдышаться. Октавий помогает мне встать.
— Можешь идти?
Дыхание понемногу восстанавливается.
— Да, да, спасибо. Как время?
— Как обычно. Ты за мной.
— Нормально.
Октавий? Смею ли я впутать во все это Октавия? Но если не его и не Марка, которым я полностью доверяю, с кем же еще я могу поговорить?
К нам подходит Клавдий. Строгим, но доброжелательным тоном он успокаивает нас:
— Мето, тебе нужно поднажать. Я хочу, чтобы ты остался в моей команде.
— Есть, шеф, — говорю я, улыбаясь.
Весь день меня терзает одна мысль. А вдруг я ошибся с предателями?
Первым делом я решаю поговорить с Марком. Я должен начать с него, во имя нашей дружбы. Проблема в том, что он избегает меня вот уже несколько дней. Я могу с ним поговорить только перед сном, и то если он согласится повернуть голову в мою сторону. Вечером я делаю первую попытку. Я поворачиваюсь к нему:
— Марк, послушай! Грядут большие перемены, и мы ищем людей для поддержки.
— Кто это «мы»?
— Клавдий, я и еще слуги, которые работают здесь по ночам. Уже некоторое время мы с ними общаемся…
— Почему ты просишь об этом меня, труса?
— Я так не думаю. Ты — мой друг, и даже если ты решишь остаться в стороне, я хотел предупредить тебя первым.
Через пару минут я снова поворачиваюсь в его сторону, чтобы услышать его согласие или его отказ. Он смотрит в потолок, закрыв ладонями уши. Несколько мгновений спустя, когда я уже теряю надежду, он отвечает мне:
— Меня это не интересует.
Лежа в тишине спальни, за несколько минут до общего пробуждения, я пытаюсь составить список своих будущих «сообщников». Первым на очереди — Октавий, которого я не могу надолго оставить в неведении, за ним — Тит, уже давно доказавший свою надежность и преданность моему делу. Я знаю его прямоту, я могу ему доверять. Я хочу, чтобы они согласились, но в то же время опасаюсь за то, что станет с ними в случае провала.
В ванной комнате встречаю Клавдия. Уверен, что ему чужды подобные сомнения:
— Сколько? — спрашивает он.
— Ни одного. Я попытался один раз, и не получилось.
— Кто?
— Марк.
— Это неудивительно. У меня двое, Октавий…
— Октавий? Я был уверен, что он согласится. А второй?
— Мамерк. Он только что перешел из Фиолетовых и отлично их всех знает. Это нам пригодится.
— У него были подозрения насчет Юлия?
— Да, он не удивлен… Как думаешь, Мето, сможем мы поставить сегодня рекорд? — неожиданно спрашивает мой приятель, замечая, что в комнату входит Павел.
— Да. Если поднапрячься, как вчера… О, привет, Павел!
Странно, но он обращается ко мне. По его выражению лица я понимаю, что дело серьезное.
— Я как раз к тебе. Я волнуюсь за Марка, твоего приятеля. Он какой-то странный сегодня.
Пытаясь скрыть свою тревогу, я спрашиваю:
— Он говорил с тобой?
— Да нет… Он все бормочет себе под нос. Что-то типа «Я боюсь! Я боюсь!», словно припев из песни. Я спросил у него: «Чего, Марк?» А он, как будто очнувшись, ответил: «Да так, ничего».
Не раздумывая, я бросаюсь на поиски своего товарища, который в этот момент застилает постель. Я подхожу к нему. Он с виду спокоен.
— Я ни к чему тебя не принуждаю, и я защищу тебя, если понадобится. Ты — мой друг.
— Я знаю, Мето…
— Послушай моего совета. Никогда не доверяйся Павлу, он — предатель. Ну все, мне пора, а то опоздаю.
Пробежка проходит гладко. Во время бега я стараюсь выпустить накопившиеся эмоции. Мои товарищи спокойны и безмятежны.
Я решаю поговорить с Титом на занятиях по борьбе. Мне нравится его прямолинейность и открытый взгляд. Этот парень всегда держит данное им слово. Едва я завожу разговор, как он сразу же соглашается. Но он хочет знать все. Мы договариваемся периодически встречаться в течение дня с тем, чтобы он мог задавать мне по одному вопросу за раз. Это не сложно, ведь мы давно понимаем друг друга с полуслова. Сколько детей уже знают? Не слишком ли мы торопимся? Что сделают малыши и самые слабые, когда обо всем узнают? Вдруг они донесут тем, кто их кормит и обеспечивает им покой и безопасность на протяжении многих месяцев и даже лет? Может, они захотят предупредить Цезарей, для нашего же блага?