— Они не имеют права такое говорить про нас… Они не имеют права.
— Что происходит?
— Они говорят всякие гадости про нашу прежнюю жизнь, особенно про Тита.
— Я сейчас уничтожу этого засранца! — рычит Тит.
— Парни! Спокойно! Идите за мной. Нам надо поговорить.
Я аккуратно беру из рук Тита оружие. Он отдает его без сопротивления. Мои товарищи встают и следуют за мной. Октавий берет слово:
— Они сказали, что Тит убил всю свою семью с особой жестокостью. Они и про тебя говорили. Сказали, что ты нас предашь, что ты делаешь вид, будто спишь, а на самом деле ждешь момента, чтобы нас убить и…
— Они хотят нас поссорить. Чтобы мы сломались. Слушайте, я знаю, как надо действовать. Мы отведем их в холодильник, как сказал… вы сами знаете кто. Мы их отправим сейчас же…
— Согласен, — перебивает меня Тит, — но мы должны предупредить остальных, мы обещали им вчера вечером.
— Боюсь, они так просто не согласятся, тогда как для нас это единственное верное решение.
Мои друзья колеблются.
— Если хотите, я скажу, что это я вас заставил.
— Не стоит, — говорит Марк. — Мы на твоей стороне.
Когда мы возвращаемся к нашим врагам, я вижу, что они смирились со своим поражением. Красс, которому я спас жизнь пять минут назад, сверлит меня ненавидящим взглядом. Они молча встают. Они знают, куда мы их ведем. Я открываю дверь холодильника и смотрю, как наши поверженные, связанные противники гуськом заходят внутрь. Цезарь 4 морщится. Он, как и все его товарищи по несчастью, оказывается здесь впервые. Я закрываю дверь. Надеюсь, Ромул придет за ними не слишком быстро и у них будет время оценить все достоинства местного свежего климата.
Мы возвращаемся в спальню в приподнятом настроении, несмотря на крайнюю степень усталости…
Глава IX
Утром я просыпаюсь поздно. Впервые в своей жизни. Режима дня больше нет, и каждый распоряжается своим временем по собственному желанию. Такое состояние — не результат нашего нового порядка, а скорее свидетельство его отсутствия, в ожидании принятия настоящих мер.
За завтраком царит невообразимый гвалт. Трудно даже расслышать соседа по столу. После двух или трех попыток мы с Марком оставляем затею переговорить друг с другом. Я все равно знаю, что он хочет мне сказать. Он доволен нашим совместно принятым ночным решением, но боится упреков со стороны других ребят. Клавдий зовет нас с Октавием в кабинет Цезарей сразу после завтрака. Я знаками передаю это сообщение Марку, который заметно нервничает. Я догадываюсь, что в таком маленьком помещении нас не будут судить все сепаратисты. Возможно, лишь Клавдий и Нумерий.
Я оказался прав. Они вдвоем восседают на креслах Цезарей, разглядывая документы, а мы, несчастные виновники, стоим перед ними. Но они хотя бы не станут нас долго мурыжить, как это делали их предшественники! Я начинаю разговор первым:
— Хватит тянуть, говорите прямо, зачем вы нас позвали. У меня лично и без того дел полно.
Мои сообщники хихикают в ответ на мою дерзость. Двое других, похоже, удивлены.
Нумерий обращается ко мне и строгим тоном произносит:
— Хотелось бы понять, почему вы решили избавиться от Цезарей и их прихвостней вопреки нашей договоренности.
— Они издевались над нами, и если бы Мето не вмешался, все закончилось бы бойней, — говорит Тит.
Я продолжаю:
— Мы рассудили, что на тот момент это было наилучшим решением. Теперь мы можем быть уверены, что с их стороны нам ничто не угрожает. Что вам еще надо?
— Но мы так не договаривались. Вы не имели права так поступать, — осуждает нас Клавдий.
— Вы ведете себя, как Цезари! Но мы не обязаны во всем вам подчиняться. Вы полагаете, что всегда во всем правы, но тем не менее тоже можете ошибаться. И если вы хотите извинений, то вы их не дождетесь.
Нумерий вскакивает с места вне себя от ярости:
— Ты оскорбляешь нас, называя Цезарями!
— Да вы взгляните на себя со стороны! Расселись тут в креслах, а мы стоим перед вами, как нашкодившие ученики! Ладно, парни, пошли отсюда.
Мы выходим. В коридоре мои товарищи одобрительно похлопывают меня по плечу.
— Ты прав. С чего они взяли, что умнее нас? — говорит Тит.
— Думаешь, теперь они от нас отстанут? — спрашивает Марк.
— А что им еще делать? И потом, мне кажется, пришла пора поднять этот вопрос.
— Какой вопрос?
— Кто теперь командует? И почему? И как?