Я вкратце рассказываю о проведенных здесь неделях, и он снова берет слово:
— Если сопоставлять сведения, которые каждый из нас будет собирать поодиночке, мы раскроем все секреты Дома и его «винтиков» и сможем составить план бегства. Пока что у нас есть одно срочное дело: Октавий страдает от серьезной инфекции в порванном ухе. Начальник нашего лагеря об этом знает, но хочет, чтобы наш собрат еще немного помучился, а затем начал молить о пощаде и поклялся в верности до гроба. Думаю, он попросил у тебя лезвие, чтобы прооперировать себя самостоятельно. Нужно найти другой выход. Я думал, ты сумеешь достать лекарство, как в тот раз, когда ты облегчил мучения Страшняка.
— Разумеется, я сумел бы, но они наблюдают за коридорами по ночам. Они знают, что недавно я ходил воровать лекарства с Шаманом. Ну и потом, пришлось бы посвятить в тайну Ромула: он один решает, оставлять ли дверь моей комнаты на ночь открытой. Как быть?
— С проблемой наблюдения я разберусь, а насчет ключа подумай сам. Больше ничего не передавай Октавию самостоятельно. Есть новости от Марка?
Я сообщаю о том, что узнал. Он сверяется с часами и говорит:
— Ну, мне пора.
Перед тем как закрыть дверь, он задумчиво добавляет:
— О нем ходит странный слух: якобы он родственник Юпитера.
Глава IV
Утром я внезапно просыпаюсь. В памяти сохранился последний образ моего кошмарного сна: Октавий плачет кровавыми слезами за оконным стеклом. Я подаю знаки, но он не видит. Я больше не могу уснуть и решаю встать. Машинально пытаюсь открыть дверь. Она, разумеется, заперта.
Дом потихоньку пробуждается: быстрые и легкие шаги слуг, спешащих по утренним делам, а затем тяжелая и уверенная поступь патрульных. Я слышу, как отпирается моя дверь, и решаю написать записку Октавию — на тот случай, если мы встретимся сегодня утром.
Я позабочусь о тебе.
На завтрак я прихожу последним: все уже сидят. Столы расставлены таким образом, что я не могу участвовать в собрании. Стефан встает и подходит ко мне:
— Согласно требованиям, ты не можешь вмешиваться в предстоящее обсуждение. Поэтому тебя посадили в стороне.
Ничего не ответив, я добираюсь до своего места и поворачиваюсь спиной. При всем желании я бы не смог понять, о чем они говорят. Снова встав и поймав на себе их взгляды, я стараюсь не выдать своего недовольства.
Я сам по себе, и мне не разрешается бегать. Цезарь 2 предлагает пойти в библиотеку и позаниматься. Я перечитываю записи, готовясь к экзамену, срисовываю карты и пытаюсь их заполнить, изображаю предметы обихода. Я замечаю, что могу повторить наизусть текст почти всех карточек, однако некоторые слова напрочь лишены для меня смысла: например, понятие «страна», которое встречается в первой папке. Как определяются ее границы? Зачем люди собираются на одной территории? Почему на страны нападают и даже полностью их уничтожают? Все ли люди добровольно отдавали жизнь? И ради какой цели?
В Мире, который я для себя открываю, для меня нет места. Я вспоминаю наш план бегства. В случае успеха все мы — Марк, Клавдий, Октавий, Ева, Черпак и я — очутились бы на континенте. Что бы тогда было? Ева вернулась бы в свой отчий дом. Черпак, возможно, тоже, если я правильно понял его рассказ. Но нас, бывших обитателей Дома, никто не ждет, и нам бы пришлось скрываться, постоянно бояться ареста и, в конце концов, возвратиться в исходную точку. Эти размышления вдруг вызывают во мне физическую дурноту. Меня тошнит. Надо размяться. Я встаю и спрашиваю Цезаря 3, который наблюдает за мной, делая вид, будто читает, можно ли мне одному позаниматься в спортивном зале.
— Почему нет? Но только оставь дверь открытой. У тебя тревожный вид. Чувствуешь, что не готов к экзамену?
— Напротив. Мне просто нужна разрядка.
В гимнастическом зале я скачу на матрасе, поставив ноги вместе и стараясь подпрыгнуть как можно выше. Плюс этого упражнения в том, что я очень быстро выдыхаюсь. Затем я перехожу к отжиманиям и заканчиваю быстрым бегом вокруг матов. Чем сильнее я устаю, тем больше сужаются круги. Голова начинает кружиться, и я падаю в изнеможении, весь в слезах. Я прихожу в отчаяние и насилу доползаю до душевой.