Я радостно киваю. Это был специалист по языку застольных знаков.
— Мы стали большими друзьями, и он рассказывал мне обо всем, утверждая, что мы «как два пальца одной руки — навеки вместе, смерти вопреки». Я разделял его сильное чувство, но был вынужден скрывать правду о себе. Я все время стыдился. Когда моя кровать сломалась, это стало для меня избавлением, пусть я и лишился своего дорогого друга. Кстати, Мето, ты в курсе, что я тогда еще не дорос? Что ночью кто-то пришел и сломал мою кровать?
— Я догадался, Квинт.
— Откуда?
Я не хочу объяснять, что его изгнание из общей спальни было, на мой взгляд, первой частью плана Ромула, а потому импровизирую:
— Помню, как за пару дней до этого, во время хоровых занятий, я тайком сравнил наш рост и обнаружил, что я на целый сантиметр выше.
— Рад, что ты это сказал, ведь тут никто не хотел мне верить. Они твердили: «Все, кого выгнали, заводят одну и ту же песню: мы, мол, ни в чем не виноваты! Это какая-то ошибка!»
Я тронут этим откровенным признанием. Цезарь 3 входит без предупреждения. Он усаживается напротив нас и просит меня изложить свой план. Едва я заканчиваю, он сухо замечает:
— Насколько я понимаю, Филипп ночует в помещении архива. Значит, ты мог бы забрать у него ключ. Тогда тебе не придется взламывать замок выдвижного ящика оружием Квинта.
— Мне тоже кажется, что он спит там, потому что я больше нигде с ним не сталкивался. Но не хотелось бы его будить.
— Квинту запрещено одалживать тебе оружие. Запомни, Мето, мы недостаточно тебе доверяем. Не забывай и о том, что Филипп глуховат. Брось! Неужели ты боишься этого труса, который годами прячется в своей норе?
Я ничего не отвечаю, понимая, что это бесполезно.
Поскольку экспедицию назначили на следующую ночь, нам разрешено отдохнуть днем. Я долго валяюсь в постели.
А вдруг Юпитер и его приспешники расставили мне ловушку? Что если они решили наконец избавиться от меня или устроить мне очную ставку с Хамелеонами? Нужно быть очень осмотрительным.
Первые ночные часы тянутся долго. Такое чувство, будто я вообще не спал, хоть и дремал короткими урывками. Приоткрывая глаза, я вижу рядом Цезаря 3. Он протягивает мне наручные часы:
— Пора, Мето! Квинт ждет тебя.
Мы идем к моему напарнику, который, видимо, дожидался моего прихода. Сначала мы намазываем себе лицо черным и, поскольку зеркала нет, поправляем друг другу грим. Улыбаемся. Думаю, я мог бы с ним подружиться. Мы натягиваем подготовленные темно-серые наряды. Уж не знаю, где Цезарь их откопал: в Доме я не встречал никого в такой форме. Мы повторяем мимические шифры, которые сами же и разработали. Квинт очень волнуется, суетится и говорит без умолку. Хоть он и начинает мне нравиться, лучше бы на этом задании у меня был более опытный помощник. Приходится даже повысить голос:
— Ну хватит уже. Успокойся!
Квинт беспрекословно подчиняется. Я встречаюсь взглядом с Цезарем: похоже, ему не нравится, что я имею такую власть над своим подручным, обязанным следить за мной. Чувствую, что Цезарю хочется что-то сказать, но, передумав, он незаметно выходит из комнаты. Я еще раз не спеша описываю Квинту различные этапы маршрута. Кажется, он уже готов.
Мы направляемся по проходу, которым пользовались мы с Евой. Выбравшись наружу, я замечаю, что там светлее, чем я думал. Затем я вставляю камешек между косяком и дверью, чтобы она не закрылась. Мы проходим полсотни метров и надолго останавливаемся, прислушиваясь к малейшим звукам. Похоже, Квинта поразило пение птиц: он пару раз спрашивает меня жестами, все ли в порядке. Мы добираемся до норы, и я первым ныряю в нее. Через пару секунд мой спутник следует моему примеру, но он чересчур расставляет ноги и потому с трудом проваливается вниз. Мы пробираемся по коридорам, а затем останавливаемся у входа в главную пещеру. Теперь нужно ползти по-пластунски, так как нам предстоит пробраться мимо коек Рваных Ушей. Я узнаю хорошо знакомые запахи земли и ребят. Квинт морщится и затыкает нос. Мы углубляемся в узкий проход, ведущий в помещение архива, куда мы проникаем на цыпочках. Я включаю фонарик и провожу лучом по полу. В паре метров слева на покрывале лежит Грамотей с книгой на животе. Я передаю фонарик Квинту и прошу его посветить, после чего подхожу к спящему и роюсь в правом кармане его куртки, где он носит ключ. Мои пальцы без труда нащупывают его под матерчатым носовым платком. Когда я распрямляюсь, дыхание Грамотея на миг прерывается. Он надувает щеки и резко выдыхает. Я вздрагиваю. Он приоткрывает глаза и некоторое время молча смотрит. Он узнал меня: