– Я звонил в офис, меня ждут в понедельник. Тебе не нужно об этом переживать.
Бросаю презрительный взгляд на стакан и нервно усмехаюсь:
– А что изменится в понедельник?
– Солнышко, сегодня только суббота, и я всего лишь пытаюсь расслабиться. Обещаю, что завтра…
– Хочешь расслабиться – сходи на йогу или массаж! Эта дрянь тебя губит!
– Ты не понимаешь…
Бесполезно. Злость раскачивает эмоциональное состояние, превращая его в беспощадный ураган. Выхожу из комнаты и несусь к двери, пока ситуация не стала критической. Я не хочу быть такой, не хочу грубить родным, но то, что они делают, убивает меня. Убивает все, что я так люблю.
– Ты какая-то грустная, – говорит Катя, опуская зеркальце. – Все в порядке?
– Все отлично, – отмахиваюсь я. – Ты готова?
– Почти. Остался последний штрих.
Катя роется в корзине с косметикой, достает черный тюбик и наносит щедрый слой помады цвета марсала. Она посылает воздушный поцелуй своему отражению, поворачивается ко мне и хмурит темные четко очерченные брови:
– В чем дело? Ты не хочешь идти?
Отвожу взгляд и склоняю голову. За окном стремительно вечереет, прохладный ветер проносится колючими мурашками по рукам и плечам.
– Ла-а-адно… – тянет Катя. – Я разрешаю тебе нарисовать стрелки, но только коричневые и не такие длинные, как обычно.
Она протягивает мне подводку, и я качаю головой.
– Так, Лана! Давай-ка рассказывай, что случилось?
– У меня сегодня нет настроения для игры в завоевательницу.
– О’кей, – серьезно произносит Катя. – Никакой операции, только веселье, идет?
– Думаешь, нам будет весело?
– Давай подумаем вместе. Это первая тусовка года, крутая кафешка на берегу реки, халявные закуски и напитки…
– А ты уверена, что мы вообще можем пойти?
– Издеваешься? Вероника пригласила всех старшеклассников, чтобы отметить избрание нового генерала. Вот кому точно повезло с родителями, – хмыкает Катя. – Мы не просто можем, а должны пойти!
Медленно киваю. Душа требует горячего липового чая и музыки в наушниках, но это не выход, а пропасть. Не хочу сидеть в одиночестве и жалеть себя. Не хочу падать в пучину отчаяния, уподобляясь отцу. Хватаю зеркало и подводку и вывожу тонкие ровные стрелки на веках.
– Вот так-то лучше, – довольно произносит Катя. – Классная рубашка, кстати. Елисей точно тебя заметит.
– А потом догонит и еще раз заметит.
– Скорее, догонит и зажмет где-нибудь в укромном местечке. У вас ведь уже был непрямой поцелуй, а значит, и до настоящего недалеко.
– То, что он пил из моей бутылки, еще не поцелуй.
– А я говорю – поцелуй, – настаивает Катя. – А еще наушник! Это такая же личная вещь, как зубная щетка, и он дал его тебе!
– Уверена, когда он вернулся домой, то бросил его в чан с кислотой.
– Да ну тебя! – смеется она, складывая разбросанную по постели косметику в корзинку. – Просто признай, что мой гениальный план работает.
Вспоминаю вчерашнюю поездку в автобусе и свои последние слова, брошенные Елисею. Как он еще меня не послал? Непонятно. Но, возможно, скоро пробка полетит в мою сторону, или еще что повнушительнее.
– Признаю, но сегодня мы просто отдыхаем, верно? – спрашиваю еще раз, потому что слишком хорошо знаю эту непоседу.
– Да! Ни о чем не переживай, – воодушевленно отвечает Катя.
– Карпова… – предупреждающе рычу я.
Она поднимается с постели, хватает сумку и расправляет края плиссированной юбки в клетку:
– Нам пора выдвигаться. Мы уже достаточно опоздали.
Шагаю следом за подругой в прихожую. Тетя Лариса появляется как настоящий надзиратель, бесшумно и стремительно:
– Катя! Что с лицом?
– Это макияж, – язвительно отвечает она.
– Я не покупала тебе эту помаду. Ужасный цвет! Сотри немедленно!
– Но мне она нравится! – протестует Катя, вскидывая подбородок.
– Иначе ты никуда не пойдешь, – сурово говорит тетя Лариса. – Света хотя бы выглядит прилично, а ты… На панель, что ли, собралась?!
Желание возразить и вступить в спор с матерью подруги поднимается из глубины души, и приходится бросить все силы, чтобы сдержаться. Мне не выиграть этот бой, да и Кате тоже. Взрослые слишком упиваются собственной властью, чтобы принять наши мысли, желания, стремления. И почему они считают, что одни в этом мире знают правильный путь? Неужели так трудно быть родителем, которому не все равно на твою жизнь, но вместе с этим он видит в тебе не заготовку под человека, а формирующуюся личность?
Катя открывает верхний ящик комода и вытаскивает бумажную салфетку, наклоняется к зеркалу и с остервенением стирает помаду.