Увлеченный разговором водитель джипа заметил угрозу слишком поздно. Он не успел даже закрыться рукой, и испачканный налипшим желтым песком штык лопаты с размаху опустился на его стриженую голову чуть повыше левого виска. Удар был совсем слабый, но здоровенный бык в кожаной куртке, как подкошенный, рухнул на колени, обхватив руками голову. В следующее мгновение коротко бахнул выстрел; приговоренный выронил лопату, качнулся и упал навзничь.
Водитель джипа медленно поднялся с колен, прижимая ладонь к рассеченному лбу. Между пальцами у него текла кровь, он морщился от боли, но в остальном был цел и невредим. Его напарник с побледневшим от испуга лицом стоял рядом, все еще держа на прицеле окровавленное мертвое тело. Из дула пистолета лениво вытекал серый пороховой дымок.
— Ну, — сквозь зубы процедил травмированный водитель, — и нахрена ты это сделал? Кто теперь копать-то будет?
— Так, а чего он? — наконец-то опуская пистолет, пробормотал напарник. — Я уж думал, тебе кранты…
— Кранты, кранты… Соображать надо! Давай, бери лопату и вперед. Как говорится, не хочешь работать головой — работай руками.
— Перевязать надо, — пряча за пазуху пистолет, сказал напарник. — Только промой сначала хорошенько.
— Разберемся, — разглядывая перепачканную кровью ладонь, ворчливо пообещал водитель. — Вот урод! Чуток бы посильнее, и была бы вентиляция… Короче, давай, не возись. Заканчивай тут, а я пойду в аптечке пороюсь…
Он повернулся спиной к убитому и двинулся в сторону дороги, прижимая к ране носовой платок и свободной рукой стряхивая с кожаной куртки насыпавшийся с лопаты сырой песок. Напарник проводил его взглядом, подобрал едва не ставшую орудием убийства лопату и, поплевав на ладони, принялся копать.
На закате дождь, почти непрерывно ливший полторы недели кряду, вдруг прекратился, небо расчистилось, и над крышами показалась луна — полная, круглая, серебристая, как новенькая никелевая монета, и яркая, как прожектор. Наблюдая это природное явление, Глеб Сиверов чертыхнулся: внезапное улучшение погоды в его планы не входило. Конечно, в центре такого города, как Москва, настоящей ночи не бывает, фонари здесь с успехом заменяют луну, и в смысле видимости луна или отсутствие оной ровным счетом ничего не меняет. Однако, когда после затяжного нудного дождя вдруг выдается вот такой чудный вечерок, обывателя так и тянет на прогулку. А кому прогуливаться лень, тот нет-нет, да и поглядит в окошко — просто так, чтобы лишний раз убедиться в том, что надоевший дождик не зарядил снова. Вот так оно сплошь и рядом и получается: был обыватель, от нечего делать глазеющий в окошко, а стал свидетель, который, сам оставаясь незамеченным, срисовал твою фотокарточку во всех подробностях…
Впрочем, пока Слепой, размышляя в таком духе, искал в условленном месте старенький «форд», а потом гнал эту тарахтящую тележку через запутанный лабиринт дворов и технических проездов к Ленинградке, а оттуда — к Белорусскому вокзалу, погода опять изменилась. При кажущемся безветрии откуда-то приползли тяжелые сырые тучи, и, проезжая мимо Военно-воздушной академии, Глеб увидел, как на треснувшее ветровое стекло упали первые капли дождя. В бегущем розовато-желтом свете уличных фонарей они сверкали и переливались, как драгоценные камни. Это было красиво, и Сиверов медлил включать «дворники», пока стекло не стало совсем рябым.
От припаркованного у обочины милицейского «крайслера» наперерез ему вдруг шагнул, поднимая светящийся полосатый жезл, инспектор ДПС в темном, еще не успевшем просохнуть дождевике с надвинутым до самых глаз треугольным капюшоном. Глеб поморщился: гаишник, сующийся под колеса в самом начале работы, был, по его мнению, хуже черной кошки. Он дисциплинированно включил указатель поворота и подрулил к обочине.
Рутинная проверка документов отняла совсем немного времени. Убедившись, что все в порядке, инспектор протянул в открытое окно права и техпаспорт и вдруг задержал руку, будто передумав возвращать Глебу документы.
— А почему вы за рулем в перчатках? — спросил он.