Он посторонился, не зная, что и думать, но уже понимая, что лучше не думать вообще. Очкарик провел в ресторане около получаса, даже меньше. Надраться до полного беспамятства слабеньким японским сакэ за это время было, по мнению охранника, немыслимо. Хотя люди, конечно, бывают разные — кому-то ведра мало, а кто-то понюхает пробку и готов…
Зато двое мордоворотов пробыли внутри всего ничего — практически, только вошли и вышли. Как будто знали, что очкарику станет плохо, и приехали специально, чтобы его забрать. Как будто он их вызвал. Как будто…
— Слышь, самурай, — обратился к охраннику тот из мордоворотов, который нес очки. Очки эти он на глазах у охранника аккуратно положил в нагрудный карман куртки, потом залез освободившейся рукой в другой карман, боковой, и вынул оттуда ключ на брелоке с логотипом ВАЗа. — Не в службу, а в дружбу. Открой-ка вон ту тачку. Видишь, сомлел человек.
— Что это с ним? — не торопясь выполнять просьбу, которая прозвучала, как приказ, поинтересовался охранник. — Когда он успел так нарезаться? Припадочный, что ли?
— Почему — припадочный? — обиделся бык с портфелем. — Может человеку стать плохо? А то сразу — припадочный… Надо еще разобраться, не от вашей ли жратвы его скрутило.
— Может, «скорую» вызвать? — спросил охранник.
— Вызовут, — пообещал первый мордоворот. — Еще пара вопросов, и без «скорой» дело точно не обойдется.
Охранник понял намек и без дальнейших разговоров пошел открывать «десятку». Быки аккуратно погрузили очкарика на заднее сиденье и положили рядом с ним портфель. Во время этой процедуры охранник с облегчением убедился, что возникшее у него подозрение оказалось беспочвенным — очкарик был жив, хотя и выглядел не ахти. Крови не было, а все остальное охранника не касалось. Может ведь, в самом деле, человеку стать нехорошо за обедом?
Отступив от машины на шаг, он едва не наткнулся на ментов — обыкновенных сержантов патрульно-постовой службы, в обязанности которых как раз входит поддержание порядка в общественных местах. Морды у сержантов были знакомые, примелькавшиеся — охранник видел их частенько, особенно по вечерам, когда у человека в погонах появляется масса возможностей пощипать перебравших клиентов или ресторанных шлюх.
— Чего тут у вас? — спросил один, без особенного любопытства глядя на обмякшего на заднем сиденье собственной машины очкарика.
— Да вот, клиент перебрал, — чисто рефлекторно, не успев продумать даже самые очевидные последствия такого ответа, сказал охранник.
— А, — равнодушно произнес мент, и парочка спокойно двинулась по маршруту.
Охранник подавил вздох. Все было, как всегда. Они, черт бы их побрал, даже не поинтересовались, кто и куда намеревается везти потерявшего сознание человека, хотя наверняка заметили — не могли не заметить, — что щуплый клерк в дорогом заграничном костюме никак не может быть приятелем или хотя бы хорошим знакомым двух быков в кожаных куртках. Ну, что же, если ментам на это наплевать, то ему и подавно…
— Молодца, братан, — сказал ему мордоворот, из нагрудного кармана у которого до сих пор торчали очки в тонкой золотой оправе. — Правильно мыслишь! Валяй в том же духе, для здоровья это очень полезно. Держи за труды.
На этот раз охраннику даже не пришло в голову сказать свое коронное «аригато», хотя получил он не вшивую десятку, а две бумажки по сто долларов. Повернувшись к машине спиной, он побрел под моросящим дождичком на место, под навес. За спиной у него заработал стартер, фыркнул глушитель, и стало тихо.
В дверях уже стоял официант. Вид у него был встревоженный и озабоченный, и охранник про себя порадовался тому обстоятельству, что свидетелем происшествия стал мужик. Бабы, пока жизнь их хорошенько не помнет, пребывают в блаженной уверенности, что днем, да еще в центре большого города, да еще и на своем рабочем месте, могут перекричать кого угодно и прекратить любое безобразие, и ничего им за это не будет на том простом основании, что они — бабы, то есть женщины, которых, как известно, обижать нельзя. Мужчине, видите ли, дать в рыло и даже засунуть перышко под ребро можно — на то он и мужчина. А им, понимаете ли, нельзя… Тьфу!