Отвлек его от мыслей о Лизе досадный инцидент, какие неизбежно происходили три-четыре раза в году. На превышенной скорости прошло грузовое судно (как выяснилось, его вел неопытный подручный), дом Гастона шарахнуло о берег, лопнул задний торс, треснуло бревно с амортизирующей пружиной, оба мостка влезли на палубу. Пострадал не он один — все прибрежные баржи почувствовали удар волны, а приятельская дочь от неожиданности упала в ванной комнате. Несколько дней он занимался починкой и страховыми формальностями, да еще урезонивал одного соседа — тот рвался сказать «пару ласковых» виновнику случившегося. Гастон здесь жил и старался ни с кем не ссориться, все улаживал мирным путем, да и по характеру был не воинственный, а сговорчивый. Другой сосед, на помощь которого он понадеялся, уехал на мотоциклетные сборы, пришлось Гастону потеть одному, и он потел адски, с трудом справился, но отвел и снова поставил баржу на место, а ведь ему как-никак шел седьмой десяток, — природа одарила его большой силой, и сила эта не иссякла.
Каким бы ни был в Париже август, в нем обязательно случаются горячие дни. Один такой день природа преподнесла в конце июля и снова заладила ежедневно поливать землю, правда, коротко, с передышками, все же давая обсохнуть и согреться, а со второй недели пришла настоящая августовская жара. Лиза стала приезжать чаще. Привычно спускалась по лестнице в Сену, защитив ступни пластиковымитонгами; вешала купальник сушиться на поручень и загорала на его синем пляжном полотенце, с присущей ей методичностью поворачиваясь каждые пять минут на четверть оборота. И уже милостиво позволяла Гастону несколько трепетных поцелуев. Он не мог нарадоваться тому, как она постепенно осваивает его территорию и так же постепенно допускает его до себя.
Лиза не красила ни глаза, ни губы, не носила коротких юбок и облегающей одежды, при том, что была хорошо сложена, а просторные ткани скрывали небольшую круглую грудь, но, может быть, именно поэтому Гастон находил ее чертовски соблазнительной. Лиза была сама женственность и не нуждалась в лишних ухищрениях. Не носила она и украшений, если не считать тонкого золотого кольца на левом безымянном пальце, которое раздражало Гастона, тем более что он по-прежнему мало что знал о ней.
— Ты замужем?
— Это? Нет, это не обручальное кольцо.
Спустя неделю он решился задать следующий вопрос.
— А что же это?
— Память. Об одной истории любви…
— Которая закончилась? — ревниво уточнил он.
— Ох!.. Давным-давно.
После обеда отдыхали под тентом, а около пяти отправлялись «наслаждаться лесом», как говорила Лиза. Пошли белые грибы, но Лиза приезжала с голыми ногами в сандалиях, рвалась в таком виде в чащобу, где кровожадные клещи только и ждали, как бы впиться в ее сладкое тело. Ей приходилось смиренно ходить по дорожкам. Гастон, зигзагами в сторону, набрал как-то с пяток боровичков, и снова восторгам Лизы не было конца — сложив их в соломенную шляпу, бережно несла перед собой, прижимая к груди, и так в шляпе и увезла в Париж. А пока собирались купить ей резиновые сапожки, белые грибы сошли.
Гастон жил ожиданием ее приезда. Он не знал, почему она проводит август в Париже, а не где-нибудь на морских курортах, но не решался спросить. Прозаические объяснения разрушили бы волшебство этих сказочных летних дней. «В результате какого крушения ее прибило жизненной волной к моему берегу?» — думал иногда Гастон. Он пытался уловить печаль на ее лице, но Лиза была ровно веселой, спокойной, доброжелательной, — казалось, все житейские тяготы обходят ее стороной, не задевая, или же она не придавала им значения.
Он понимал, что она приезжала к нему ради живописного места. Обитай он где-нибудь в грязном предместье, вроде Сен-Дени, в убогой квартирке с видом на бетонно-асфальтовый двор, вряд ли бы она осчастливила его своими визитами. А здесь — другое дело. Здесь был солнечный лес, небо, река… А он, Гастон, являлся всего лишь одушевленным придатком к фонтенблонскому пейзажу, мало беспокоящим и весьма полезным, поскольку служил одновременно шофером, поваром и сопровождающим. Как-то он заикнулся о совместной прогулке по Парижу, она внимательно посмотрела на него, размышляя над его предложением.
— Нет, я предпочитаю видеть вас здесь, в вашей привычной обстановке.
В следующий раз привезла котенка. Привезла не спрашивая, как будто к себе домой.
— С вами ему будет хорошо.
Большой любви кошачья порода у Гастона не вызывала. Но котенка привезла его милая Лиза, а это все меняло. Он воспринял ее жест — при других обстоятельствах, считай, бесцеремонный! — как дар, особо ценный тем, что этот дар исходил от нее. Котенок был особой женского пола, тоже рыженькой, и стал именоваться Маленькой Лизой.