Апология, 31d–e
Будьте уверены, о мужи афиняне, что если бы я попробовал заниматься государственными делами, то уже давно бы погиб и не принес бы пользы ни себе, ни вам. И вы на меня не сердитесь, если я вам скажу правду: нет такого человека, который мог бы уцелеть, если бы стал откровенно противиться вам или какому-нибудь другому большинству и хотел бы предотвратить все то множество несправедливостей и беззаконий, которые совершаются в государстве. Нет, кто в самом деле ратует за справедливость, тот, если ему и суждено уцелеть на малое время, должен оставаться частным человеком, а вступать на общественное поприще не должен.
Возможно, интерпретация этих отрывков в качестве внутреннего состояния «я» показалась бы довольно экстравагантной, если бы Платон не был одновременно автором знаменитого и детального сопоставления города и души, предпринятого в диалоге «Государство»[78]. Ни ему самому, ни его читателям такое уподобление не представлялось чем-то странным. По моему мнению, именно вызываемый этой метафорой резонанс, пусть даже неосознанный, помогает понять, почему история Сократа будоражит воображение столь многих и столь долго. Наш разум любит метафору ради метафоры. (И вполне простительно то, что мы иногда подозреваем его в любви лишь к этому.) История Сократа представляет собой конфликт между нерациональным и рациональным, высоким и низким – конфликт, разворачивающийся внутри каждого из нас. Мы знаем, каково жить среди афинян, удивляясь их невежеству и предвзятости; мы представляем, каково быть отвергнутым ими за то, что открываешь им глаза. И чтобы это знать, не обязательно разговаривать с другими.
Первичное и вторичное. Ранее нам уже встречалось утверждение Сократа о том, что он занимается «испытанием себя и других». Можно ли одно из этих дел назвать основным, а другое второстепенным? Мы сталкивались с примерами, в которых Сократ расценивает проверку себя как нечто естественное. Однако имеется и такая научная традиция, в рамках которой общение с другими людьми предстает первичной философской деятельностью. Диалоги же, в свою очередь, изобилуют доказательствами обеих позиций[79].
Поэтому вместо того, чтобы и дальше давать этой проблеме разные интерпретации, давайте взглянем на нее с точки зрения пользы. Очень редко удается убедить кого-то в чем-то, просто заваливая его вопросами. Да и сами шансы вступить с кем-нибудь в живой сократический диалог крайне малы. Что же до удач Сократа на этом поприще, то ему слишком часто попадаются уступчивые собеседники, отличающиеся чрезмерной готовностью согласиться с его аргументами[80]. В итоге это выглядит так, будто фокусник испытывает свои трюки на подсадных зрителях. Не будем удивляться тому, что в реальной жизни люди не столь сговорчивы. Большинству сократические расспросы не по душе, а если непреклонно навязывать другим свои условия игры, то можно очень скоро остаться без собеседников. Реальная жизнь, как известно, плохо обошлась и с самим Сократом: в конце концов его казнили.
Зато использование метода Сократа во внутреннем диалоге, ради изучения собственного мышления, гораздо безопаснее. Постепенно оно превращается в нечто вполне обычное как для интерпретации мира, так и формирования реакции на него. Впрочем, применять метод Сократа самостоятельно отнюдь не проще, чем пользоваться им в беседах с другими, – на самом деле наоборот. Ошибки в чужих суждениях подмечать нетрудно, находить же их в собственных мыслях куда сложнее. Это можно уподобить физическим упражнениям: с тренером сподручнее, но можно управиться и без него. Навык задавать сократические вопросы сравним с физкультурой и в другом смысле: это полезно, но заниматься этим неприятно; более того, полезно ровно в той степени, в какой неприятно. Вот почему нет более распространенного недуга, чем интеллектуальное ожирение.
5
Вопрос и ответ
Философию часто воспринимают в качестве системы идей, которая дает ответы на фундаментальные вопросы. Сократовская философия – нечто другое; это скорее приверженность процессу, а не результату. Сократ приходит к каким-то выводам, но все они оказываются лишь временными (см. главу 14). По большей части в диалогах он то идет вперед, то отступает назад, но никогда не останавливается на ответах. Вопрос – вот единица сократической практики, вот ее своеобразная валюта; он есть первое, что нам нужно освоить. Метод Сократа отличается от других стилей обучения и мышления в первую очередь следующим: приверженец этого метода не наставляет, не объясняет, не бранит, не рассказывает. Он задает вопросы. Большая часть моей книги посвящена тому, как устроены подобные вопросы, каким образом нужно их формулировать и что они дают. В этой главе мы сперва рассмотрим вопросы как таковые.
78
Cравнение представлено в следующих фрагментах «Государства»: 368c–369a, 425c–442c, 543c–578b. Дискуссию по этому вопросу см.: Blössner,
80
В словарной статье «Сократический метод» Энтони Флю пишет: «Наставники, которые пытаются применять сократический метод, с неизбежностью осознают важность того факта, что Платон прописывал не только вопросы, но и ответы на них» (Flew,