Я тоже. Нужно расширяться.
Я моргнула.
Кип знал, что мне нравится это место. Знал, что я не захочу уезжать. И решил построить комнату для гостей. И он не будет валять дурака целый год. Нет, в ту секунду, когда он понял, что нам это нужно, он привел все в движение.
— Я люблю тебя, — выпалила я.
Он ухмыльнулся.
— Я знаю.
Я ждала.
Он больше ничего не сказал.
— Ты знаешь? — повторила я. — Ты, блядь, знаешь? — теперь я кричала. — Это все, что ты скажешь на мое признание в любви?
Кип усмехнулся, видя мою ярость.
Хмыкнул.
Затем он поднял меня с кресла и заключил в свои объятия.
— Нет, это не все, что я скажу, — пробормотал он, прижимая меня к себе. Или так близко, как только мог, из-за живота. — Но я хотел тебя немного разозлить, прежде чем покажу, как много значат для меня эти слова.
Я открыла рот, чтобы накричать на него.
Но вместо этого он поцеловал меня.
Затем отвел меня в нашу спальню и показал, как много значат для него эти слова.
Глава 23
«Эммет»
Кип
Как только это имя высветилось на моем телефоне, сердце ушло в пятки. Гас Фендер был старым армейским приятелем, который в свое время был крутым парнем, а теперь стал еще круче. Я мало знал, чем он занимался, но знал, что у него был высокий уровень допуска к секретной информации, достаточно высокий, чтобы получить информацию о муже Фионы в Австралии, практически не имея никакой информации.
До того, как я позвонил ему, мы не разговаривали пять лет. Он позвонил, когда узнал о Габби и Эвелин, выразил свои соболезнования, но мы не были друзьяшками, поэтому не «проверяли»
друг друга все эти годы. К тому же, общение с парнем, который потерял всю свою семью одним махом, не сулило ничего хорошего на протяжении многих лет. Скорее всего, он тоже до сих пор приходит в себя.
И я точно не мог задать Гасу целую кучу вопросов, поскольку вся жизнь этого ублюдка была отредактирована.
Так что да, я позвонил, когда мне нужно было потянуть за ниточки, и его перезвон означал бы только одно.
Плохие новости.
— Полагаю, ты звонишь не для того, чтобы поболтать, — сказал я, уже направляясь к своему грузовику.
— Ты просил предупредить, если кто-то по имени Эммет Лэндон пересечет границу со стороны Австралии, — сказал он вместо приветствия.
Я пошел быстрее.
Фиона больше не работала в пекарне, к ее большому негодованию. За последние несколько недель у нас было много споров по поводу ее работы. Она выигрывала их.
Затем в спор вступили Нора и Тина.
С ними было немного сложнее бороться, чем со мной.
И она начинала уставать. Ей также становилось больно и некомфортно, и хотя она была чертовски упрямой, знала, что ей пора в декрет.
Она все равно была в пекарне почти каждый день. Но зато не приходила туда рано и не была на ногах весь гребаный день.
Она также занималась тем, что называла «гнездованием». Что означало доставку в дом кучи посылок и то, что я собирал разную мебель. Затем она тратила час, решая, куда положить вещи, только для того, чтобы передумать десять минут спустя.
Детская была убрана. По крайней мере, на мой взгляд. Там были кроватка, пеленальный столик, кресло-качалка у окна. Коврики, одежда, аккуратно убранная в шкаф. Неважно, что ребенок все равно первые месяцы своей жизни будет спать в люльке в нашей комнате. Но я не мог сказать об этом Фионе.
Пришла ее грин-карта и прояснила то, что я знал уже несколько гребаных месяцев – этот брак не имел ничего общего с визой, а все было связано с тем фактом, что я не мог жить без нее. Она была моей женой во всех отношениях, и будет моей женой до конца моих дней. А
я, блять, умру первым.
Это странно. Ведь я поклялся никогда больше не жениться, никогда больше не заботиться о женщинах и уж точно никогда больше не заводить детей. Но все казалось… естественным. Как будто этому дерьму суждено было случиться или что-то в этом роде.
Все было чертовски здорово, если бы вы спросили меня.
Конечно, в мою дверь скреблось довольно много волков, и иногда по ночам, когда Фиона спала, развалившись на подушке для беременных, я впускал их. Потому что я должен. Запирание этой гребаной двери чуть не стоило мне второго шанса.
Итак, мне пришлось впустить их.
Не только волков, но и Габби с Эвелин.
Мне пришлось вспомнить, как она улыбалась в день нашей свадьбы. Как она прикрывалась руками, если в фильме был страшный момент.
У меня было не так много воспоминаний, потому что я часто отсутствовал.
Есть самые тяжелые. Те, которые я хотел похоронить, но вынужден был впустить.
Запах волос моей дочери. Ее вес в моих объятиях. Ее маленькие ручки, сжимающие мой палец. Ощущение, что мир накренился, ось изменилась.