— Фиона не знает о… ты понимаешь.
Прошло столько лет, а я все еще не могу произнести это вслух.
Гребаный трус.
Но мне не нужно говорить об этом. Каллиопа точно знает, о чем я.
Они с Роуэном – единственные люди в Юпитере, которые знали меня в прошлом, знали меня не таким самоуверенным парнем, который никогда не трахает одну и ту же женщину дважды. Они знали меня как мужа. Как отца.
— У меня есть подозрения, — отвечает она, все еще глядя на меня этим гребаным проницательным взглядом. — Бурный роман и бурная свадьба не дают много времени на разговоры о скелетах в шкафу, прости за каламбур.
Я, блять, улыбаюсь, несмотря на ситуацию и тему разговора.
Когда это случилось, все относились ко мне так, словно я хрупкий. Ни один мужчина не хочет, чтобы с ним так обращались. Особенно после потери жены и дочери. Я не обесцениваю – это самое худшее, что может случиться. Но такое отношение привело к тому, что я долго не мог отойти.
Я возненавидел всех, особенно тех, кто лелеял меня больше всего.
Но Каллиопа не такая. Она пришла на поминки – вторые, на первых их похоронили без меня, – с бутылкой водки, а остальные принесли закуски. И когда у всех были эти жалостливые взгляды и слова поддержки, она не выдержала, налила мне рюмку и сказала: «Ну, это чертовски отстойно. Нужно напиться».
Вот такая Каллиопа.
Роуэн мой лучший друг.
Мы с ним почтит неразлучны всю нашу гребаную жизнь. До такой степени, что вместе пошли служить, воевали и изменили саму нашу сущность, сражаясь.
Но Каллиопа всегда была для меня важна. Та, с кем я могу найти общий язык. Та, кто не проявлял жалости или всякой ерунды.
У меня есть сестра, с которой я почти не разговариваю, и которая всегда возмущается нашими взаимоотношениями с Каллиопой, потому что с родной мы никогда не были настолько близки.
Но моя сестра слишком душевная. Она перешла черту в отношениях с семьей. Она считает, что должна «знать свое место». Я
не понимаю этого.
Каллиопа, с другой стороны, «не знает своего места». Она прокладывала дороги в таких местах, куда ни у одного ублюдка не хватило бы смелости ступить.
— Я знаю, что ты, скорее всего, напьешься до чертиков и будешь говорить о том дерьме, о котором говорят женщины, но не рассказывай ей, — говорю я, готовый вступить в бой, если понадобится. Но не хочу доводить до этого.
Каллиопа выгибает бровь.
— Ты плохо знаешь меня, если думаешь, что я могу выдать свои собственные секреты, не говоря уже о чужих.
Больше ничего не говорит. Я жду, что она что-то добавит, потому что женщинам всегда есть что сказать.
— Ты же не думаешь, что я должен рассказать ей? — спрашиваю я, когда она просто продолжает, блять, смотреть на меня.
Она хихикает.
— Черт возьми, нет, — говорит. — Я не собираюсь никому рассказывать, как справляться с прошлым. Не хочешь ей говорить, так не говори, черт возьми, — она еще раз окидывает взглядом холл. —Видит бог, у нее, вероятно, есть какие-то свои секреты, о которых ты не знаешь. Наслаждайтесь траханьем мозгов друг другу, пока ваши скелеты колотят в дверцы шкафов. Хрен знает, что будет, когда они наконец выйдут.
— Ну все! Я сменила свой наряд, — объявляет Фиона из коридора. — Думаю, в этом выгляжу лучше.
Я смотрю на свою жену. Теперь на ней джинсы с очень короткой майкой, слишком сильно демонстрирующей ее сочные сиськи и гладкие, покрытые веснушками плечи.
— Черт возьми, да, красотка! — заявляет Каллиопа с усмешкой.
— А теперь пойдем. Нам нужно развлечься.
Фиона улыбается мне, берет сумочку со стойки и следует за Каллиопой.
— Позвоните, когда попадете в беду, — говорю я заднице Фионы.
— Мы не попадем в беду, — кричит она в ответ.
Я качаю головой, когда дверь хлопает, и остаюсь наедине с тишиной и пивом.
И, черт возьми, отсчитываю чертовы секунды до ее возвращения домой.
Фиона
Мы попали в беду.
Но это конец ночи.
Начало и середина прошли довольно хорошо. Я и не осознавала, как сильно мне нужен был девичник. И не подозревала, какая чертовски классная Каллиопа. Она сила природы. Есть что-то такое в том, как она держит себя, как по-хозяйски входит в помещения, будто она абсолютна уверенна в собственном теле.
Я думала, что чертовски уверена в своем теле и во всем остальном, но рядом с ней все подругому.
В ней какая-то аура. И кое-что еще. Своего рода хаос. Как воздух перед разрушительной бурей.
За напитками и жареной картошкой с сыром мы говорили о многом, но ни о чем важном. Только когда еда закончилась, и я допивала второй напиток, мне стало любопытно.
— Не хочешь рассказать, что заставило тебя сбежать? —спрашиваю, наклоняя голову, чтобы посмотреть на нее.