Я смотрю на нее скептически.
— Ты думаешь, после всего этого я буду жить долго и счастливо?
Она улыбается.
— Да, я точно знаю, что так и будет.
Я качаю головой.
Кип, возможно, сейчас пытается играть в героя, но не думаю, что у нас будет такая история, которая закончится «долго и счастливо».
***
Я волнуюсь, когда меня выписывают на следующий день. В
основном из-за Норы, но также из-за Кипа, который спал в моей палате прошлой ночью. Я спала, когда он вошел, иначе бы выгнала.
Или, по крайней мере, мне нравилось думать, что я бы его выгнала.
Но было довольно… приятно проснуться от дерьмового сна в незнакомой комнате, пропахшей отбеливателем, завернувшейся в колючие одеяла, и увидеть Кипа в кресле с двумя чашками перед собой и коробкой, которая выглядела удивительно знакомой.
Он выпрямляется в ту же секунду, когда видит, что я проснулась.
Он выглядит определенно лучше, чем вчера. На самом деле, он не выглядел так, будто спал в кресле рядом с больничной койкой. На нем кепка, чистая футболка, фланелевая рубашка и джинсы. Его загорелая кожа блестит, а темно-русая щетина на подбородке очень ему идет.
Единственный слабый намеком на то, как он себя чувствует, его слегка покрасневшие глаза. Мне стало интересно, сколько он спал.
— Ты в порядке? — требует он. — Нужно, чтобы вызвать врача?
Я моргаю, приподнимаясь, пока не вспоминаю, что у меня на руке гипс. Пытаюсь опереться на правую руку, и это немного усложняет процесс. Кип бросается, чтобы осторожно поддержать меня.
— Тебе нужны еще подушки?
— Нет, мне не нужны подушки или врач. Мне нужно это, — я указываю на одну из чашек. — И, если он без кофеина, я убью тебя прямо на месте.
Кип моргает, глядя на меня. Затем его глаза светлеют, а уголок рта приподнимается.
— Он с кофеином. Я бы так с тобой не поступил. Хотя это всего лишь двойная порция, наверное, обычная четверная порция превысила бы порог двести миллилитров, особенно если ты съешь «пейн с шоколадом», — он кивает на коробку.
Я пялюсь на него, все еще пытаясь сориентироваться.
— Дай мне кофе, — требую я.
Кип отдает мне чашку, на которой написаны характерные каракули из пекарни.
Я делаю глоток и позволяю кофеину проникнуть в мой организм.
Затем тянусь за телефоном, лежащим на столике рядом со мной.
— Как получилось, что я пью теплый кофе из пекарни в семь утра, если до Юпитера почти четыре часа езды туда и обратно? —спрашиваю его.
Он делает глоток своего кофе, который, бьюсь об заклад, с четверной порцией.
— И откуда ты знаешь, что мне разрешено принимать только двести миллилитров кофеина в день? — добавляю я.
— Ну, Нора открыла пекарню пораньше, потому что знала, что все, что тебе понадобится после пробуждения на больничной койке, –это выпечка и хороший кофе, поскольку мы оба знали, что ни одно кафе в радиусе пятидесяти миль не соответствует твоим стандартам.
Хмуро смотрю на него.
— Я не виновата, что эта страна решила, будто в «Starbucks»
нормальный кофе, — я вздрагиваю при мысли об этом.
Он поднимает руки, сдаваясь.
— Согласен. Я не могу пить ничего, кроме кофе Норы. Кое-как пил то дерьмо из закусочной последние несколько месяцев.
Я приподнимаю бровь, глядя на него.
— Да, видимо, тебе было тяжело.
Кип выглядит отчитанным, потянувшись за коробкой из пекарни.
— Тут много лучших пирожных Норы, — говорит он, открывая ее.
Внезапно у меня просыпается аппетит, и я тянусь за шоколадным круассаном, все еще мягким и теплым.
Кип достает салфетку для крошек, которую я с благодарностью принимаю.
— Ты ездил в Юпитер и обратно, чтобы купить мне круассаны и кофе? — уточняю.
— Ну, себе я тоже взял кофе, так что это был не совсем бескорыстный поступок, — он поднимает свою чашку.
— Если ты пытаешься «вернуть меня», то должен знать, что для этого потребуется нечто большее, чем выпечка и кофе, — сообщаю я ему, не отказываясь ни от того, ни от другого.
Кип усмехается. Мне понравился этот звук. Я не слышала его несколько месяцев, и это согрело меня до костей.
— Я понимаю, что для этого потребуется гораздо больше. Но ты сейчас признала, что я могу вернуть тебя, — говорит он тоном, полным триумфа.
Черт.
— Я не это имела в виду, — огрызаюсь.
Кип ухмыляется.
— Именно это и имела. У меня все еще есть шанс.
— Не обольщайся.
Хотя в моем голосе звучит горечь, что-то внутри меня оживает, я рада оказаться в знакомом ритме, увидеть знакомую картинку.
В этот момент входит медсестра, чтобы проверить мои жизненные показатели и сердцебиение ребенка с помощью портативного допплерографа17. Я поняла, как он выглядит, потому что в течение первого триместра каждый вечер смотрела на сайте этот аппарат, прикидывая, хорошо это или плохо – иметь возможность определять сердцебиение ребенка.