Черт, теперь я хочу буррито.
***
Я заставляю Кипа молчать.
Очень по-взрослому с моей стороны, но либо так, либо выкрикивать в его адрес ругательства.
И если бы я кричала на него, я не смогла бы съесть буррито. А он был очень вкусный.
Но даже это не помогло мне осознать тот факт, что я проиграла.
Проиграла, потому что оделась, забралась в грузовик Кипа – с его помощью – и позволила ему отвезти меня в кабинет гинеколога. Я не люблю проигрывать. Особенно Кипу.
Я справлялась со всем в одиночку в течение нескольких месяцев.
Ходила когда и куда захочу – ну, кроме туалета, потому что это диктовал ребенок, – и всю свою жизнь, после того как сбежала от жестокого мужа. Уступить Кипу в этом единственном вопросе было похоже на конец света.
Я отдала ему достаточно контроля, выйдя за него замуж. Это уже слишком.
Это, наряду с поездкой к врачу, которая всегда вызывала беспокойство. Да, предыдущим утром в больнице мне сказали, что все в порядке, но за двадцать четыре часа многое могло случиться.
Прошлой ночью я чувствовала те же странные легкие покалывания, которые периодически возникали в течение пары недель.
Покалывания, которые могли быть от голода, газов, или это могли быть крошечные ножки моего ребенка, двигающиеся внутри. Но если я слишком сильно сосредотачивалась на ощущении, то вообще ничего не чувствовала.
Мне не с чем было сравнить, поскольку мои предыдущие беременности никогда не продолжались настолько долго.
Лучше пока списать все на газы. Лучше так, чем надеяться.
У меня раскалывается голова, когда мы регистрируемся, хотя я замечаю, как секретарша и пара других женщин, пялятся на Кипа.
Включая беременных женщин, которые здесь со своими мужьями.
Потому что Кип, как всегда, выглядел великолепно. На нем потертые джинсы, а вместо рабочей обуви, ботинки от «Chuck Taylors», которые должны выглядеть на нем странно, но почему-то выглядят красиво. Джинсы сидят на нем идеально, демонстрируя его отпадную задницу. И белая футболка, не обтягивающая, но показывающая мышцы пресса. Его бицепсы напрягаются под тканью
футболки, демонстрируя мускулистые загорелые руки, на которых виднеются вены. Хотя он строитель, и на них есть мозоли, он всегда поддерживает свои руки в отличной форме.
Он носит кепку задом наперед, и из-под нее выглядывают светлые волосы. На квадратной челюсти у него все еще видна щетина.
Короче говоря, для женщин он как кошачья мята. Особенно для беременных женщин, которыми управляю гормоны. Прямо как у меня.
Я кое-как сдержалась, чтобы не затащить его в ванную и не заставить трахнуть меня там.
Хотя я догадываюсь, что попытка побороть свое либидо в комнате ожидания приятная перемена в борьбе с приступом тревоги.
Кип выглядит спокойным, как обычно. На первый взгляд. Но от меня не ускользает напряжение в его конечностях, морщинки вокруг глаз, то, как двигается его челюсть, как будто он сжимает зубы. Да, он нервничает. Нет, он напуган.
Он напуган.
Забыв, что я злюсь, тянусь и хватаю его за руку.
Кип дергается, и я тут же пытаюсь отдернуть ее. Но он усиливает хватку, не отпуская меня, и кладет наши переплетенные руки на свое мускулистое бедро.
Мы остаемся в таком положении, сидя там, держась за руки, до тех пор, пока за нами не приходит медсестра. Кип продолжает держать меня, когда мы встаем и следуем за медсестрой, отпустив только для того, чтобы я встала на весы, а затем снова хватает, пока мне не говорят сесть в смотровое кресло. Которое на другом конце кабинета.
Он выглядит несчастным из-за расстояния.
Медсестра радуется, когда измеряет мне давление, говоря, как это здорово, что «папа пришел!»
Я не смотрю на Кипа, когда она говорит это. Все слишком странно.
И, к счастью, в кои-то веки между уходом медсестры и приходом моего врача нет долгого ожидания, так что нам с Кипом нет нужды напряженно молчать.
Как всегда, она врывается с улыбкой, веселая и взволнованная, увидев меня, никак не давая намеков, что в моем животе больше нет сердцебиения. Это обнадеживает.
Она останавливается, когда замечает Кипа в углу. На мгновение выглядит удивленной, а затем обрадованной.
— Папа? — спрашивает она, глядя на меня.
Киваю один раз, не в состоянии выразить это словами.
Кип выглядит таким же смущенным. Опять же, хотя я должна злиться на него, чувствую невероятное сопереживание.
Его не называли папой с тех пор, как умерла его дочь. Не могу представить, что он сейчас ощущает.
Мой врач хлопает в ладоши. Я подпрыгиваю.
— Хорошо, — говорит она. — Я рада, что папа здесь, особенно сегодня. С тобой произошел небольшой несчастный случай?