— Вы хотите узнать пол? — спрашивает меня специалист по УЗИ.
Мы пробыли в палате полчаса, мое сердцебиение отдается глухим ревом в ушах, а рука Кипа крепко сжимает мою.
Пока что у нашего ребенка цельный мозг, нормальное, здоровое сердце, а все остальные органы находятся на тех местах, где им положено быть.
Это чуть расслабило мои напряженные мышцы.
Я все еще жду, что откуда-нибудь выскочит лишняя конечность или лицо женщины изменится с доброго на серьезное.
— Да, — запоздало отвечаю я.
Рука Кипа сжимает мою, и я вспоминаю, что он здесь. Смотрю на него, размышляя, стоит ли мне спросить, хочет ли он знать пол.
Потом вспоминаю месяцы одиночества.
— Да, — произношу увереннее, оглядываясь на сонографиста. —Мы хотим знать пол.
Кип, к его чести, кажется достаточно сообразительным, чтобы держать язык за зубами, когда я сказала королевское «мы». Хотя он почти ничего не говорит, кроме «нихрена себе», с благоговейным выражением лица и отвисшей челюстью, глаза его прикованы к большому экрану, на котором изображен, казалось бы, здоровый и активный ребенок.
Но у меня нет ученой степени в области радиологии или чего-то еще, чтобы расшифровать чернобелые пятна, из которых мелькали органы.
У меня была возможность выяснить пол гораздо раньше. Сначала с помощью генетических анализов крови, затем с помощью различных ультразвуковых исследований. Я не из тех, кто любит сюрпризы –была уверена, что новорожденный ребенок преподнесет мне их в избытке, – но по какойто причине не хотела знать, кто у меня в животе.
Конечно, не потому, что без Кипа это казалось неправильным. Я
собиралась пройти это без него.
И тем не менее…
Я согласилась тогда, когда он сидит рядом.
— Это малышка, — говорит она с улыбкой. — Поздравляю.
— Девочка? — ошеломленно переспрашивает Кип.
Смотрю на него. Он бледен, глаза широко раскрыты, в потрясении и благоговении.
Девочка.
Точно такая же, как та, которую он потерял.
Не задумываясь, я сжимаю его руку.
Он вздрагивает, глядя на меня со слезами на глазах. Затем его губы растягиваются в самой красивой улыбке, которую я когда-либо видела.
— У нас будет доченька, — шепчет он.
И поскольку я беременна, глядя на свою здоровую малышку и самого горячего папочку на планете Земля, отвечаю: — Да, у нас будет доченька.
***
Мы не разговариваем по дороге домой. Кип задумчив. Но не замкнут. Он помог мне подняться с кушетки в кабинете УЗИ, и с тех пор его руки остаются на мне. Он ведет одной рукой, другая твердо лежит на моем бедре, двигаясь вверх, потирая мой живот.
Информация про пол могла отбросить его назад. Даже несмотря на мою неприязнь к этому человеку, я могу это понять. Сопереживать.
Я испытываю собственные противоречивые гребаные эмоции.
Конечно, я испытала облегчение от того, что с малышкой все в
порядке. «Идеальная» – вот слово, которое использовал мой акушер.
Это здорово.
И пугающе. Моя идеальная малышка расцветает внутри меня.
Двигается. Растет.
И я привязываюсь к ней. К предстоящей жизни с ней.
Значит, если с ней что-то случится, это будет просто ужасно. Да, сейчас шансы в нашу пользу. Шансы потерять ее катастрофически малы. Но я уже была в меньшинстве, поэтому знала, что не защищена процентами.
Предполагаю, что Кип, возможно, думает о чем-то подобном. Он столкнулся с аномалией, которую большинство людей видели лишь в новостях, но никак не могли предположить, чтобы с ними случилось нечто подобное.
Есть мрачная ирония в том, что мы были двумя глубоко испорченными людьми, которые потеряли самое ценное. И теперь мы состоим в фиктивном браке, который какимто образом стал чертовски реальным.
Когда мы приезжаем домой, Кип говорит, что ему нужно идти на работу, чтобы «разобраться с кое-каким дерьмом». Его голос звучит отстраненно, и я думаю о том, не собирается ли он снова сбежать.
Эта мысль пугает меня.
Всего один день с ним, притворяющимся мужем и отцом, и перспектива будущего без него стала более чем пугающей. Я думаю об этом только из-за травмы последних нескольких дней, вот и все.
— Я позвоню Каллиопе, попрошу ее посидеть с тобой, —говорит Кип, хватая свой телефон со стойки.
— Не смей, — огрызаюсь. — Я более чем способна оставаться одна в своем собственном доме и не совать пальцы ни в какие розетки.
Он смотрит на меня серьезно, как будто хочет убедиться, что я, взрослая женщина, прекрасно справлюсь дома одна.
— Уходи! — кричу на него.
— Хорошо, хорошо, — говорит он, поднимая руки в знак капитуляции. Кладет свой телефон в карман.
Огибает стойку, останавливаясь только когда оказывается прямо передо мной. Затем кладет руку мне на живот, наклоняется и нежно целует в макушку. Я так потрясена, что просто сижу.